Великий актер Джонс
Шрифт:
Только через минуту я спохватился и сообразил, что это был другой голос, не голос актера Джонса, а голос того, кто говорил со мной по телефону.
От волнения руки мои плохо повиновались. И когда я включил наконец запасную лампочку, я растерялся. В кресле вместо Джонса сидел совсем другой человек. Это был действительно Эдгар По. Превращение было не только психическое, но и физическое. Большие задумчивые глаза смотрели на меня. Лицо удлинилось. Фигура стала гибкой и стройной.
– Это вы, Джонс?
– спросил я.
–
– На этот раз уже не Джонс, а Эдгар Аллан По.
– По? Эдгар Аллан По? Этого не может быть. Он усмехнулся и не стал убеждать. Он сидел напротив меня. Часы на моей руке подтверждали, что время не стояло на месте и секунды текли, превращаясь в минуты, обновляя всегда куда-то спешащее бытие. Он сидел с таким видом, словно у него не было никаких дел и забот ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем, и он был освобожден от всех обязанностей, свойственных человеку.
Прошел час, а он все сидел. О чем он говорил со мной? Почти ни о чем. Сделал два или три каких-то незначительных замечания, относящихся к трезвой обыденности электрического света.
– Я предпочитаю колеблющийся свет свечей, - сказал он.
– В вашем мире невозможен ни Рембрандт, ни Бетховен. Слишком все отчетливо... И я тоже здесь невозможен, здесь, в вашем мире, где нет теней.
– А в вашем?
– спросил я.
Он оставил мой вопрос без ответа. После паузы, длившейся слишком долго, он прочел отрывок из своего стихотворения "Улялюм":
Разговор наш был грустный и серый,
Вялых мыслей шуршал хоровод,
Тусклых мыслей шуршал хоровод...
– Разве мы говорили?
– спросил я.
– О чем?
– Почти нет, - ответил он.
– Все же между нами столетие, Дадлин.
– Но вы здесь, - сказал я.
– Я могу дотронуться до вас рукой.
– Не нужно, - отстранил он мою руку.
– Надеюсь, вы все же не призрак?
– Я слишком толст и вульгарен для призрака. Не правда ли?
– Сказав это, он достал носовой платок из кармана и провел им по лицу, словно стирая грим.
И в то же мгновение он снова превратился в Джойса, превратился при электрическом свете у меня на глазах, не погружаясь в сумрак. На вульгарном лице играла самодовольная улыбка.
– По-видимому, все-таки грим, - сказал я.
– А может, талант?
– спросил он.
– Талант, талант. Все твердят это слово, и, в сущности, никто толком не знает, что это такое.
– Таланту нужны тени, сумрак, как Рембрандту. Ну, как я сыграл?
Я промолчал. Если это только не было шарлатанским трюком или обманом чувств, передо мной сидел гений.
Я проводил Джонса до дверей, с изумленным недоверием разглядывая его стереотипную вульгарную фигуру.
4
Самуил Гопс протянул мне свою короткую толстую руку и, доверительно приблизив лицо, спросил:
– Ну, как Джонс?
–
– А по-моему, посредственность.
– Но он буквально на моих глазах превратился в По. Ни на сцене, ни на экране мне не доводилось видеть таких превращений,
– Вульгарен. И глуп, - сказал Гопс.
– Да, пока он был Джонсом, но когда он превратился в По...
– Превратился? Не он превратился, а я его превратил. Согласно вашей гипотезе...
– О гипотезе в другой раз. Сейчас меня занимает этот феномен. Кто этот Джонс?
– Точка, где пересеклись зигзагообразные линии. Согласно вашим подсчетам...
– Довольно, Гопс. Вы очень произвольно и неряшливо толкуете мою гипотезу. Кто Джонс, спрашиваю, кто он, сумевший...
– При чем его умение? Он точка, в которой пересеклись - Неужели вы не догадались, что в вашем кресле сидел настоящий По. Согласно вашим вычислениям...
– Довольно, Гопс, хватит меня дурачить. Я хочу посмотреть фильм, поставленный Ингремом. Ваши попытки подтвердить мои идеи... я, разумеется, их ценю. Но вы на ложном пути. Позвоните Ингрему.
Гопс набрал номер и крикнул в трубку:
– Ингрем? Это Гопс говорит. Нам с Дадлином хочется взглянуть на ваш материал. Завтра? Нет, безусловно, сегодня. Через полчаса будем у вас на студии.
Ровно через полчаса мы были там. Ингрем почему-то не пожелал возиться с нами. Сославшись на занятость, он ушел в монтажную, поручив одному из своих ассистентов объяснять то, что едва ли можно было объяснить на языке здравых реальных фактов и обыденной логики.
Самуил Гопс сел со мной рядом в кресло с таким видом, словно он был главным постановщиком фильма.
– Главное - настойчивость и упорство, - сказал он, загадочно усмехаясь. Это безусловно. С их помощью я преодолел закон природы и вытащил его со дна прошлого.
– Вы имеете в виду этого провинциального актера с поросячьими глазками?
– Нет, того, другого, кто жил сто с лишним лет тому назад.
– Опять принялись за свое? Чушь! Бред!
– Но, согласно вашим подсчетам, координаты...
– Перестаньте! Вы ровно ничего не поняли. Моя идея не имеет ничего общего с вашей жалкой метафизикой.
Я взглянул на Гопса, Недоверчивая усмешка кривила его лунообразное лицо.
– Метафизикой?
– сказал он.
– Сейчас вы разубедитесь.
– И показал на экран своей короткой, как сарделька, рукой.
5
– Ну, что вы скажете теперь?
– спросил меня Гопс, когда с экрана исчез последний кадр фильма и в зале снова горел трезвый будничный свет.
– Что я могу сказать. Джонс гений. Я никогда не видел подобной игры. Это было полное превращение в другого, некогда существовавшего человека. Настоящий, подлинный Эдгар По, бесподобным мастерством актера возвращенный нам из прошлого.