Великий Александр Македонский. Бремя власти
Шрифт:
А вот Курций Руф пишет примерно то же самое, только, в отличие от Диодора, некоторые намеки себе позволил – например, указал, что жрец Александру льстил, и вставил абзац о друзьях царя, он стоит того, чтобы его процитировать полностью: « Кроме того, и друзьям было разрешено обратиться к Юпитеру за оракулом. Они ни о чем другом не спросили, как о том, разрешает ли им Юпитер воздавать своему царю божеские почести. Жрец ответил, что Юпитеру тоже приятно, чтобы они воздавали божеские почести своему царю-победителю. Правдиво и свято верящим ответы оракула могли, конечно, показаться пустыми; но судьба часто побуждает тех, кого приучила полагаться лишь на нее, более жаждать славы, чем быть достойными ее. Итак, царь не только позволил называть себя сыном Юпитера, но даже отдал об этом приказ; он хотел этим возвеличить славу своих подвигов, но на деле подорвал ее. И македонцы, привычные к царской власти, но все же с большей свободой, чем у других народов, отвернулись от своего царя, добивавшегося бессмертия с настойчивостью, смущавшей их самих и не подобавшей царю». Таким образом, у Курция мы видим несколько другой подход – он открытым текстом упрекает Македонца и жрецов в недостойном поведении, указывает на появление культа царя, что, по его мнению, было непристойным делом. Но ответа на то, кто за всем этим стоял, тоже нет. А потому идем дальше.
Плутарх. То же самое, приветствия, разговоры об убийцах Филиппа, такое впечатление, что начальная стадия посещения оракула писалась под копирку. Как всегда, интересное потом: « Сам же Александр в письме к матери говорит, что он получил некие тайные предсказания, о которых по возвращении расскажет ей одной. Некоторые сообщают, что жрец, желая дружески приветствовать Александра, обратился к нему по-гречески: «О пайдион!» («О, дитя!»), но из-за своего варварского произношения выговорил «с» вместо «н», так что получилось «О пайдиос!» («О, сын Зевса!»). Александру пришлась по душе эта оговорка,
И наконец, Юстин прямо написал, зачем это было надо Александру:« Мать Александра, Олимпиада, призналась давно своему мужу Филиппу, что зачала Александра не от него, а от громадной величины змея. Да и Филипп в последние годы своей жизни открыто заявлял, что Александр не его сын. По этой-то причине Филипп и развелся со своей женой как с уличенной в разврате». А здесь на первый план выходит глубоко личное: мать Александра действительно выступала с подобными заявлениями, и ладно бы только перед Филиппом, но и пред всем царским двором. Эти слухи будоражили умы придворных и в итоге породили конфликт между царем и царицей. И действия Александра вполне понятны – он хочет раз и навсегда закрыть эту тему и расставить все точки над i. « Александр, желая приписать себе божественное происхождение и вместе с тем обелить мать, через посланных вперед лиц тайно подсказывает жрецам, какой ответ они должны ему дать. Когда Александр вошел в храм, жрецы тотчас же приветствовали его как сына Амона. Довольный тем, что бог признал его сыном, он приказывает считать Амона своим отцом. Затем он спрашивает: всем ли убийцам отца он отмстил? – и получает такой ответ: его отец не может быть убит и не может умереть; отмщение же за царя Филиппа завершено полностью. На третий же вопрос ему было дано в ответ, что даруется ему победа во всех войнах и власть над всеми землями. А спутникам Александра ответили, чтобы они почитали Александра как бога, а не как царя». И теперь настала пора подвести итоги всему изложенному выше.
А итог очень хорошо подвел другой великий государственный деятель – Бонапарт: « Что меня восхищает в Александре Великом – это не его кампании, для которых мы не имеем никаких средств оценки, но его политический инстинкт. Его обращение к Амону стало глубоким политическим действием; таким образом он завоевал Египет». Сам большой мастер политических махинаций, Корсиканец оценил по достоинству это деяние македонского царя. Все дело в том, что Александр, совершая этот вояж, прекрасно знал, что ему надо, и что он хочет услышать. Но одно дело – хотеть, а другое дело – получить желаемое. Можно не сомневаться, что и жрецы знали, чего он хочет. И не обязательно было царю кого-то посылать к ним, потому что египетское жречество с древнейших времен обладало разветвленной сетью осведомителей и прекрасно знало все чаяния и желания грозного завоевателя. Если в Иерусалиме хитрый первосвященник угадал настроение Александра, то что мешало то же самое сделать египетским жрецам, за плечами которых стояла вся мудрость тысячелетий? Вряд ли сговор имел место – царь Македонии, с раннего детства воспитанный матерью в атмосфере таинственных культов и загадочных обрядов, очень трепетно относился к тем предсказаниям, которые имели непосредственное отношение к его персоне. Договориться со служителями культа было бы слишком грубо и цинично, а Александр действительно хотел узнать о себе то, что простым смертным неведомо. Тот легкий налет мистического, идущий из детства, навсегда остался в его душе, и Македонец с трепетом ожидал встречи с неведомым. А вот жрецам было гораздо сложнее – им надо было обставить все так, чтобы душа полководца, очень чуткая на то, что связано с мистикой, не заподозрила подвоха. Грубой и откровенной лестью, попытками подыграть Александру в его стремлении приблизиться к небожителям, можно было только все испортить. Встреча с богом должна была пройти просто и естественно, и Александр должен был не только услышать то, что ему хочется, а искренне в это поверить. Призвав на помощь весь свой многовековой опыт, жрецы с честью вышли из щекотливой ситуации. Македонский царь свято уверовал в свое божественное предназначение, окончательно и бесповоротно осознал свою исключительность и непогрешимость. Это очень тонко подметил Юстин: « С тех пор увеличилось его высокомерие, возросла надменность и исчезла та обходительность, которую он приобрел ранее от изучения греческой мудрости и от македонского воспитания». Зато очень емко высказался по поводу божественности своего царя командир конницы гетайров Филота, сын Пармениона, впоследствии Александр жаловался на него войсковому собранию: « Когда я написал ему по праву столь близкой дружбы о данном мне оракуле Юпитера-Аммона, он имел дерзость ответить, что поздравляет меня с принятием в сонм богов, но жалеет тех, кому придется жить под властью превысившего удел человека» (Курций Руф). Бравый кавалерист и не подозревал, что эта случайная фраза всплывет через много лет, когда будет решаться его судьба, а злопамятность царя будет простираться так далеко. А лучше всех на требование признать его божественность Македонцу ответили спартанцы: « Если Александр хочет быть богом, пусть им будет» – лучше и не скажешь! Очередной рубеж в жизни Александра был пройден, и он был готов идти дальше дорогой побед, а мир замер в ожидании, когда в него придет сын бога Амона.
Между тем, пока царь занимался религиозными делами, скопилось очень много дел политических, и все они требовали его вмешательства. Первая новость была радостной и заключалась она в том, что с персидским флотом было покончено, а острова Эгейского моря перешли под власть Македонии. Вторая новость была печальной – в Сирии произошло восстание, самаритяне убили царского наместника Андромаха и с оружием в руках готовятся отстаивать свою независимость. Это очень огорчило Александра, и не только потому, что погиб наместник и народ восстал. Курций рассказывает, что « им овладела естественная, но несвоевременная страсть проникнуть не только в глубь Египта, но посетить и Эфиопию. Желание увидеть прославленный древностью дворец Мемнона и Тифона увлекало его чуть ли не за пределы Солнца. Но предстоящая война, не законченная еще в большей своей части, не давала времени для досужего странствования». Эта тяга к странствиям и желание постоянно идти вперед, будут преследовать Александра всю жизнь. Но сейчас на это не было времени – с севера стали одна за другой приходить грозные вести. Ходили слухи, что Дарий собрал громадную армию, что он вот-вот выступит в поход против македонского царя, и Александр, понимая, что времени у него осталось очень мало, решает покинуть Египет. Но перед этим он проводит реформу управления страной, разделив власть между египтянами и македонцами – на всякий случай, причем многие македонцы получают власть военную, а не административную. « Говорят, что Александр разделил власть над Египтом между многими людьми, восхищаясь природой этой страны, которая представляла собой естественную крепость: поэтому он и счел небезопасным вручить управление всего Египта одному человеку». Но, пожалуй, самым принципиальным во всех этих назначениях и разделениях было то, что, уходя из Египта, четко сформулировал сам царь: «было приказано оставить номархов управлять их номами по их собственным обычаям, как установлено исстари» (Арриан). Теперь за свой тыл Александр мог быть спокоен, и все его помыслы были направлены на грядущую битву с Дарием. Македонская армия уходила из Египта, царь тоже навсегда покидал эту страну. Придя сюда простым смертным, он уходил отсюда сыном бога, свято уверовавшим в свое предназначение.
Глава 4 Крушение империи
Воды Евфрата
Армия Александра стремительно шла на север. С наступлением весны он вышел из Мемфиса и,
А что же Дарий, чем в это время занимался Царь царей и какие он сделал выводы из предыдущих поражений? А он довольно долгое время никак не мог определиться – то ли ему удалиться в отдаленные районы своего царства и там собирать войска, то ли, наоборот, объявить местом сбора войск Вавилон. В итоге остановился на втором варианте, и здесь Курций делает интересное замечание: «широкое распространение получила молва, что куда бы он сам (Дарий) ни пошел, Александр повсюду последует за ним со всеми своими силами». И что самое удивительное, молва оказалась права, все дальнейшие действия македонского царя только подтверждали этот вывод. А тем временем Царь царей трудился не покладая рук – прибывающие с Востока отряды требовалось вооружить, обучить сражаться в составе такой огромной армии, снабдить продовольствием. Дарий очень тщательно готовился к предстоящей битве, старался учесть все свои прошлые ошибки, понимая, что второго такого шанса у него может и не быть. Когда, на его взгляд, все было готово, огромная армия выступила из Вавилона на север. Сам маршрут похода Царь царей наметил довольно удачно – справа его прикрывал бурный Тигр, а слева полноводный Евфрат. Решив переправиться на правый берег Тигра и таким образом отделиться от врага двумя великими реками, персидский царь призвал к себе сатрапа Мазея и приказал ему идти к Евфрату, чтобы помешать Александру организовать переправу. Мало того, Дарий велел ему опустошить и выжечь всю местность по пути следования армии завоевателя, и по возможности нанести ему потери. Имея в своем распоряжении 3000 кавалеристов и сильный отряд пехоты, в состав которой входили греческие наемники, сатрап двинулся к Евфрату. А Царь царей, спокойно переправившись на другой берег Тигра, начал подыскивать место для боя. И пройдя на север от селения Арбелы, он такое нашел: « Местность эта была пригодна для развертывания армии; это была обширная равнина, удобная для конницы. Почва не закрыта там ни деревьями, ни кустарником, и глазом легко рассмотреть даже то, что отстоит на большом расстоянии. Поэтому, если где была неровность поля, он велел заровнять ее и сделать одинаковый уровень почвы» (Курций Руф). Вот до каких мелочей снизошел персидский царь, готовясь к самой важной битве в своей жизни – от прежних шапкозакидательских настроений не осталось и следа! Если бы так сразу… Но дело даже не в этом, а в том, что у него осталось очень мало греческих наемников, которые наряду с панцирной конницей составляли главную ударную силу персидской армии. 20 000 бездарно и преступно погубленных на Гранике греков, которых так не хватало здесь, наверное, постоянно стояли перед царским взором. Однако персидский владыка надеялся на мощь своей новой армии, на грозную панцирную кавалерию и великолепную бактрийскую и согдийскую конницу. Сам Дарий трудился в поте лица: « тут он ежедневно делал смотр войскам и частыми упражнениями приучил их к дисциплине: его очень беспокоила мысль о том, как бы среди множества людей, говоривших на разных языках, не возникло в бою смятения» (Диодор). Сам бывалый вояка, Царь царей очень хорошо знал все плюсы и минусы своей военной организации и надеялся в ближайшее время устранить наиболее вопиющие недостатки.
Но Дарий не учел одного – против него шел не юноша с восторженными глазами, который, переправившись через Геллеспонт, воткнул копье в землю Азии. Не тот, кто сначала считал себя освободителем эллинов от персидского ига, а потом изгонял тиранов из Ионических городов. Против него выступал полководец, привыкший к победам, не проигравший лично ни одного сражения. Герой, громивший на полях персидские армии и бравший штурмом самые укрепленные города. Человек отчаянной храбрости, до безумия веривший в свою счастливую звезду, и которого боготворило собственное войско, готовое в огонь и воду за своим вождем. Сын бога, наконец! А вот Дарий, хоть и величался Царь царей, но к небожителям отношения не имел, а потому в сознании своих людей находился изначально в проигрышном положении.
В июле царь Александр прибыл в Фапсак, к его приходу там начали возводить два моста, но прибывший сатрап Мазей так повел дело, что достроить их никак не могли. Он не только мешал македонцам наводить переправу, но и, выполняя приказ Дария, начал жечь и разорять окрестные земли. Еще не достигнув Евфрата, македонская армия видела клубы черного дыма, которые закрывали небо, а по ночам огромное зарево освещало противоположный берег. Выйдя на берега Великой реки, царь Александр решил времени не терять, а сразу начал переправлять войска на противоположный берег. Мазей не рискнул вступить в бой со всей армией царя и отошел в глубь страны, продолжая все жечь на своем пути. Весь день македонцы переходили через могучую реку, первыми на вражеском берегу оказались кавалеристы, за ними сразу же двинулась фаланга. Но Александр не ринулся безоглядно преследовать Мазея с войском – находясь в самом сердце вражеских земель, он не хотел наобум бросаться вперед по незнакомой территории, да и войска после стремительного похода нуждались в отдыхе. Сам по себе переход через Евфрат можно считать знаковым событием в жизни Великого Завоевателя – перейдя его, он оказывался в самом сердце Азии, там, куда стремился столько лет. Все его предыдущие победы были лишь преддверием этого момента, и, оставив у себя за спиной Великую реку, он выводил свою армию на оперативный простор в самом сердце державы Ахеменидов. Пока же, разбив укрепленный лагерь, его войска несколько дней приводили себя в порядок, а затем он повел их дальше на Восток – к переправам через другую Великую реку – Тигр. Македонское войско шло по легендарному Междуречью, тем местам, где давным-давно процветало царство Миттани, где жили и правили могучие ассирийские цари, где грозный Навуходоносор водил свои победоносные армии. Больше всего Александр опасался, что персидский царь не станет принимать бой, а отступит со своей армией в глубины Азии, продолжая оставлять за собой выжженную землю. В этом случае его шансы на успех возросли бы многократно, но Македонец не сбрасывал со счетов и другой аспект – политический. Оставить без боя Вавилон и прилегающие к нему земли явилось бы для персидского царя политической смертью, этого бы не поняли ни его сатрапы, ни простые воины. И потому у сына Амона была надежда, что Дарий никуда не уйдет. А македонская армия между тем все ближе и ближе приближалась к Тигру, слева от ее пути в серой дымке были видны пики гор Армении. Солдаты шли по разоренной земле, только черные пепелища сожженных деревень указывали на то, что когда-то здесь жили люди. Вся страна между Евфратом и Тигром была разорена, поля вытоптаны конницей, а вдалеке, на другом берегу Тигра, небо тоже было окутано черным дымом. Четыре дня по этой пустыне, поднимая ногами тучи пепла, шагали на Восток солдаты Александра, а выйдя на берег Великой реки, войска остановились, пораженные открывшимся перед ними зрелищем. Вся местность за рекой, покрытая темным слоем пепла, продолжала дымиться, насколько хватало глаз, не было видно ничего, кроме однообразной черной равнины. Порывы ветра разгоняли дым, клубившийся над землей, в разрывах серой мглы иногда проглядывали лучи солнца. Что происходит на противоположном берегу, никто не знал, поэтому царь велел разбивать лагерь и дожидаться донесений от разведчиков. Разведка доложила – врага поблизости нет, переправа возможна вброд, но сопряжена с определенными опасностями. Дело в том, что течение Тигра очень стремительное и мощное, запросто может сбить с ног человека, но помимо этого, река по дну перекатывает и камни. Но что для сына бога какая-то река, пусть даже и Великая!
Небольшие отряды пехоты, окруженные кавалеристами, спускались в реку и двигались в направлении противоположного берега. И одним из самых первых, кто вступил в бурные воды Тигра, держа оружие над головой, был македонский царь. Он же первым и достиг вражеского берега и оттуда продолжил руководить переправой своих войск. А момент был критический, и если бы Мазей правильно оценил ситуацию или хотя бы имел представление о том, чем занимается противник, он наверняка бы нанес удар по переправляющейся македонской колонне. Но сатрап, судя по всему, настолько увлекся разорением собственной страны, что забыл свою главную задачу – мешать на переправах македонской армии и по возможности нанести ей как можно больший урон. Конечно, жечь и разорять беззащитные деревни – гораздо проще, чем выйти на бой против сына бога, а потому Мазей и не спешил Александру навстречу, предаваясь более безопасным занятиям.