Великий Эллипс
Шрифт:
— Я не располагаю информацией, чтобы определить.
— Ну, допустим, это может произойти в течение двадцати четырех часов?
— Возможно, в течение двадцати четырех часов, а возможно, и в течение двадцати четырех суток.
— О, я не могу поверить! Я не собираюсь здесь ждать! Что-нибудь должно произойти, что-нибудь изменится, не может не измениться. Я обойду вашу грейслендскую армию. Я найду способ. Я буду продвигаться к Юкизу, и дальше в Обран, и победа в Великом Эллипсе будет за мной!
— Глядя на вас и слушая вас, я почти готов поверить вам. Да… я верю вам. Удачи, Лизелл. Будьте осторожны, и, пожалуйста,
— Я не забуду. До встречи, Каслер — а она обязательно будет!
— До встречи, — и снова он смотрел так, как будто хотел сказать что-то еще. Но вместо этого он отошел от саней и обратился к лейтенанту, перейдя на грейслендский. — У вас есть кто-нибудь, кто мог бы проводить даму до безопасного места? И объясните вознице, что он не должен бросать ее на дороге.
— Слушаюсь, сэр, — лейтенант, обратившись к вознице по-разаульски, разразился, по-видимому, потоком угроз.
Возница заискивающе кивнул и что-то пробормотал в ответ.
Лейтенант еще что-то сказал, и один из его солдат выступил вперед. Солдат? Мальчик, ему едва ли больше восемнадцати, а выглядел он еще моложе — персиковая, как у девушки, кожа и золотые завитки волос.
— Просто немного назад по дороге, мадам. Несколько путешественников захотели выбрать подождать, — объяснил молоденький солдат очень вежливо, стараясь правильно говорить по-вонарски. — Я покажу дорогу.
Находиться в компании с главнокомандующим Сторнзофом значит заслужить уважение, но крайней мере так это выглядит или так преподносится. Она еще раз посмотрела на Каслера, уже удаляющегося в окружении эскорта восхищенных соотечественников, и решительно устремила глаза вперед. Ее провожатый сопровождал ее несколько сот ярдов по Брюжойскому тракту, затем по уходящей вбок просеке до расчищенной поляны округлой формы. Там уже стояла пара саней и тяжелая повозка. Неизвестно, сколько они тут простояли. Видимо, долго, поскольку на поляне уже был разожжен большой дымный костер, вокруг которого сгрудились пассажиры и возницы.
— Сюда, мадам, — указал солдат. — Здесь вы в безопасности. Но я не могу сказать, как скоро дорога откроется, а здесь будет очень, очень холодно с ночью наступления.
— С наступлением ночи?
— Да, извините, мадам, я плохо говорю по-вонарски.
— Напротив, прекрасно.
— Благодарю за любезность. Желаю вам всего хорошего, вместе с заверениями. Вы можете полагаться на солдат нашего взвода, нет ничего, что мы не сделаем для друга главнокомандующего Сторнзофа. Если ваш возница попытается сбежать, сообщите нам, мы его доставим назад. Если кто-нибудь здесь вас побеспокоит, позовите нас. Мы к услугам мадам.
Грейслендцы к ее услугам. Что они подумали? Этот мальчик и его товарищи неправильно истолковали их отношения с Каслером, но их ошибка ей только на руку. И они галантны не меньше, чем вонарцы.
— Спасибо, — она засияла любезной улыбкой. — Я запомню.
Солдат ушел, она выбралась из саней и подошла к костру. Четверо мужчин сидели на бревнах, и ее взгляд сразу же упал на Гирайза в'Ализанте, на лице которого отразилась досада. Нетрудно понять почему: он, должно быть, думал, что оставил ее далеко позади, а она взяла и догнала его. Но она недолго торжествовала. Около Гирайза сидел плотный парень с лягушачьим лицом, вероятно, его возница. Рядом с парнем — лохматый крестьянин в грубой одежде, по всей видимости, владелец повозки. Но был и еще один человек — большой и мускулистый, с черной бородой, на которого она смотрела с чувством неприятного узнавания. Бав Чарный! В последний раз она видела его на вокзале в Квинкеваге. Она надеялась, что он свалился где-нибудь на обочине маршрута, а он тут как тут — такой же огромный и мрачный, как всегда.
И к тому же, по всей видимости, он оказался здесь раньше нее. Как ему это удалось? Четыре пары глаз следили, как она усаживалась на бревно. Ее возница расположился рядом, сосредоточив на себе всеобщее внимание, но скоро это внимание вновь переметнулось на Лизелл. Молчание тяготило, и наконец она вежливо выдавила:
— Гирайз, господин Чарный, я надеюсь, с вами все в порядке.
— Все в порядке, — с такой же любезностью ответил Гирайз.
— Ха-х! — как петарда взорвался Бав Чарный. — Какой там в порядке, если эти грейслендские жополизы собираются держать нас на снегу и морозе до трубного гласа? Хорошенечко проморозить — весело, да?
— Сколько вы здесь уже сидите? — спросила Лизелл.
— Со вчерашнего дня, — ответил Гирайз. — Ночь провели в обогревальне, в паре миль отсюда.
— Знаю, я проезжала ее.
— А я приехал сегодня утром, — доложил Чарный. — И только для того, чтобы эти грейслендцы на моей собственной земле указывали мне, куда мне ехать, а куда мне не ехать. Я разаулец, это моя земля! А та деревня, там, в долине, у озера — Слекья называется, — это деревня моей матери, у меня там родственники. А эти грейслендцы надулись как индюки, машут своими жалкими пистолетиками и рассказывают мне, что дорога закрыта. По их приказу! Хотел бы я показать парочке этих блондинов, чего стоят мои кулаки, да! — С этими словами он достал из кармана фляжку и заглотил приличное количество ее содержимого.
— Да, меня бы это тоже разозлило, — совершенно искренне согласилась с ним Лизелл.
— Разозлило бы, а? Может быть. У вас есть характер, вы доказали это. Вот, тут вуврак, глотните, — протянул ей фляжку Чарный.
Очевидно, он простил ее за то, что она угрожала ему пистолетом в пещере Назара Син. И прекрасно, она не желает ни с кем ссориться и не будет отказываться от жеста примирения. Лизелл взяла фляжку. От ударивших в нос паров алкоголя у нее на глаза навернулись слезы, и она заморгала. Сделав осторожный глоток, она почувствовала, как огненная жидкость обожгла ей горло. Жар докатился до желудка, а оттуда растекся по всему телу. Она приняла все меры предосторожности, чтобы не раскашляться.
— Хорош, а? — кивнул Чарный почти любезно. Она покачала головой.
— Ну, так пейте еще. Давайте, не стесняйтесь.
В интересах дружбы Лизелл заставила себя сделать еще один глоток вуврака, после чего вернула фляжку ее владельцу, который припал к ней с жадностью. Через несколько минут, осушив фляжку, Чарный поднялся на ноги, направился к своим саням и, порывшись в них, вернулся к костру теперь уже с бутылкой.
Время тянулось медленно. Разговор то неожиданно вспыхивал, то так же неожиданно затихал. Наконец безымянный крестьянин посмотрел вверх, на бледное солнце, уже клонившееся к верхушкам деревьев, хмуро тряхнул головой, поднялся и направился к своей повозке. Забравшись и тряхнув поводьями, он покинул поляну, не произнеся ни единого слова.