Великий Ганнибал. «Враг у ворот!»
Шрифт:
Начальником своего штаба он назначил хорошо знакомого с Иберией, примерно одного с ним возраста римлянина из сословия всадников Луция Марция Септима. Того самого Луция Марция, столь любимого войсками и заслуженно пользовавшегося большим авторитетом. После трагической смерти братьев Сципионов именно энергичный и смелый Марций, а не ближайший помощник погибших полководцев, тоже очень достойный военачальник легат Тиберий Фонтей, был избран легионерами своим командиром. Напомним, что, действуя очень решительно, а порой и отчаянно смело, этот харизматический вожак смог превратить беспорядочную массу чудом ускользнувших от гибели солдат в боеспособную силу и удержать римскую линию обороны по долине реки Эбро до приезда нового главнокомандующего из Рима. Дерзкие нападения Марция на карфагенян и серьезный урон, наносимый им врагу, как известно, вызвали в римском сенате переполох: там не привыкли, чтобы солдаты сами выбирали себе полководцев – этим правом обладало только Народное Собрание Рима. Но ситуация в Испании была такова, что Луцию Марцию сочли нужным до поры до времени простить его «дерзости». Знакомясь
…Так сложилось, что нам весьма немного известно о мощной фигуре атлетически сложенного молчуна и вояки до мозга костей Гая Лелия, а ведь он был ближайшим и, скорее всего, единственным близким соратником Публия Корнелия Сципиона-Младшего. По сути дела, Лелий был единственным человеком, с которым Публий Корнелий Сципион-Младший делился своими планами, как военными, так и политическими. Такова была его степень доверия к этому небогатому и незнатному человеку и еще к тому же не римлянину по происхождению. И это при том, что у Сципиона была одна весьма своеобразная черта: он никогда и ни с кем (кроме Лелия) ничем не делился. Все его замыслы всегда бывали окутаны непроницаемой тайной. Не исключено, что все это еще больше усугубляло загадочность, которой так любил себя окружать Сципион. Так вот с Лелием он крепко дружил с детства и до самой смерти. Они почти всегда рядом: словно один всего лишь тень другого. Это впечатление еще больше увеличивается благодаря тому, что во всех дошедших до нас рассказах Гай Лелий почти всегда молчит, действительно как безмолвная тень. Не исключено, что одной из причин их истинно мужской дружбы была столь важная для Сципиона… скрытность и молчаливость Лелия, который не только никогда не болтал лишнего, но заставить его говорить-то было весьма трудно. Так что все тайны Сципиона оставались при Лелии «как за семью печатями». Но что бесспорно, так это то, что ясный и проницательный ум делал Гая лучшим советчиком Публия. В то же время, когда пришло время заговорить (уже после смерти Сципиона), его старый друг поведал знаменитому античному историку Полибию много из того, что знал лишь он один об этой поистине легендарной (и в силу ряда обстоятельств, к сожалению, недооцененной) фигуре из римской истории. И тем самым он внес свою немалую лепту в создание портрета Первого Гражданина Рима – так потом величали благодарные сограждане Публия Корнелия Сципиона-Младшего. Именно с его слов стало окончательно ясно, что Публий вовсе не был тем баловнем судьбы, которому все досталось легко и безболезненно, как это могло показаться: каждый свой план действий он взвешивал буквально пошагово и именно потому шел к цели «семимильными шагами». Сам же Гай вошел в историю как символ верного друга, и, надо сказать, что это во все времена ценилось очень высоко! Античные авторы утверждали, что Гай Лелий намного пережил своего знаменитого друга…
В Испании Сципион оказался на огромном полупустынном плоскогорье, где города находились на большом расстоянии друг от друга, а снабжение было скудным. Здесь на огромных пространствах больше пользы приносила стремительная кавалерия, чем медлительная пехота, которая так хорошо зарекомендовала себя в небольших итальянских долинах. Он очень быстро понял, почему карфагеняне держались тремя отдельными армиями – чтобы обеспечить своих солдат пропитанием. Правда, располагаясь по отдельности, они сражались все вместе. Это означало, что стоит только начать преследовать одну из армий, как две других тут же пойдут за ним, как они сделали это, уничтожив его отца и дядю.
И он решил пойти иным путем.
Секрет его будущих успехов в войне с пунами лежал в том, что он правильно построил свои взаимоотношения не только с местными царьками и вождями, но и с простолюдинами. Запретив своим солдатам грабить местное население, он быстро привлек его на свою сторону, и очень скоро это даст ему весомую поддержку. И наконец, он вел войну не как все, а постоянно применяя нестандартные ходы, многие из которых оказались «домашними заготовками», адекватные ответы на которые его противникам не удавались.
С момента появления в Испании Публия Корнелия Сципиона-Младшего Капризная и Непостоянная Девка по имени Фортуна окончательно повернулась к карфагенянам своим… аппетитным «нижним бюстом», а к римлянам – смазливым личиком.
Глава 4. Тем временем в Италии…
В самой Италии не прекращающиеся который уже год военные действия несли разорение, а значит, и недовольство народа. Поля оказались опустошены либо вытоптаны вражеской конницей. Население истощено неоднократными мобилизациями. А войне не было видно конца и края. Когда подошло время очередных поборов, среди плебеев, истощенных податями и уже ничего не имеющих, приказ отдать последних рабов в качестве гребцов для римского флота… бесплатно вызвал такое негодование, что, как говорили очевидцы, не хватало скорее вождя, чем повода к бунту! «У кого ничего нет, у того ничего и не возьмешь!!!» – орала доведенная до отчаяния огромная толпа плебеев, собравшаяся на Форуме,
Но и положение Ганнибала к 210 г. до н. э. в Италии было очень шатким.
Большинство «союзников» от него уже отвернулось, немногие из оставшихся готовились вот-вот переметнуться в стан врага. Армия таяла, и подкреплений ждать было неоткуда: его младшим братьям предстояла тяжелая борьба с новым командующим римскими войсками в Испании. И, наконец, союз с македонским царем Филиппом V «приказал долго жить»: римляне так искусно настроили против него врагов со всех сторон, что теперь он не мог, даже если бы очень хотел, вмешаться в дела на Апеннинах.
И все-таки Одноглазый Пуниец еще огрызался, показывая всем, что «клыки его по-прежнему остры» и близко подходить не стоит никому.
Так, применив под стенами Гердонии в 210 г. до н. э. тот же маневр, что и при Каннах, Ганнибал в пух и прах разбил войска проконсула Фульвия Флакка (или Гнея Фульвия Центимала; на эту тему имеются разночтения). Пока пехота обеих сторон усердно резала друг друга, одна часть карфагенской кавалерии напала на римский лагерь и ворвалась в него, а другая – сумела обойти неприятельскую позицию с тыла и с ходу врезаться в римский строй. В результате несколько тысяч римлян (то ли 7000? то ли чуть ли не 13 000!) во главе с самим проконсулом и 11 из 12 военных трибунов пали на поле боя.
Такого разгрома Рим не помнил со времен Канн!
Впрочем, не все современные исследователи, учитывая «качество» пунийского воинства той поры, согласны с таким исходом «жаркого дела» под Гердонией?! И в другой версии этого сражения кавалерия пунов наносила лишь отвлекающий удар, а исход боя решил обходной маневр их пехоты.
Но так или иначе обеспокоенные римляне начали кампанию 209 г. до н. э., двинув против Одноглазого Пунийца своего лучшего на тот момент на италийских просторах полководца – отчаянного и решительного Марцелла, который настиг врага на равнине под Нумистроном. Хотя Ганнибал успел занять более выгодную позицию на большом холме, забияка Марцелл смело двинулся в атаку. В завязавшейся битве победителей не было: не помогли пунам и их боевые слоны – римляне уже научились противостоять им. Но на следующий день карфагенский полководец, подсчитав потери, предпочел уклониться от навязываемого ему энергичным римским полководцем нового боя, а затем ночью и вовсе бесшумно исчез. Римский авангард постоянно наседал на пунийский арьергард, но решительного боя так и не произошло.
Ганнибал быстро двигался в сторону столь «близкой его сердцу» Апулии, и хотя Марцеллу удавалось не упускать его из виду, но навязать сражение карфагенянину не получалось: Одноглазый Пуниец категорически не желал его. Уходя каждый раз ночью, Ганнибал искал место для ловушки, где мог бы устроить засаду, чтобы заманить в нее преследователя. Решительный Марцелл, естественно, бросался догонять его, но, памятуя о «коварстве пуна», шел только днем и лишь после разведки. День сменяла ночь, ночь – день, а противники оставались при своем: один спешно уходил – другой поспешно догонял! Уходя от преследования Марцелла, Ганнибал не подозревал, что на этот раз он сам стал жертвой хитроумной комбинации, задуманной в Риме.
Пока Марцелл, наседая на Ганнибала, словно гончий пес на волка, отвлекал его внимание, Квинт Фабий Кунктатор должен был успеть взять Тарент, чтобы лишить пунов последней крупной опорной базы в Италии.
…Время шло, и лишь после целого ряда небольших стычек Марцеллу удалось-таки навязать врагу большое трехдневное сражение под Канусием…
В первый день обе стороны бились упорно, но без особого успеха. Зато с самого начала следующего дня римляне оказались под таким натиском пунов, что их правое крыло не выдержало и начало пятиться назад. Ввод в бой отборного легиона под началом самого Марцелла положения не выправил: перегруппировка сил лишь увеличила сумятицу, и римляне побежали, потеряв порядка 2700 легионеров, в том числе четырех центурионов и двух трибунов. Казалось, еще чуть-чуть, и «жар-птица» победы уже в руках у Ганнибала, но уступавший численно Одноглазый Пуниец не рискнул преследовать противника и, возможно, лишил себя победы. На третий день сражение вспыхнуло с новой силой. На тот момент у Ганнибала оставалось еще порядка 30 слонов. Он их очень берег, постоянно держа в резерве и не рисковал бросать в самое пекло сражений, как это делал за полвека до него эпирский царь Пирр, а спустя тысячелетия – Наполеон Бонапарт со своей бережно любимой Старой гвардией. Но на этот раз пуниец наконец решился пойти «ва-банк». Он ввел в дело свою «четвероногую бронетехнику», и римские легионеры опять вынуждены были пятиться. Казалось, повторяется вчерашняя картина: враг снова одолевает. Положение выправил первый манипул гастатов под началом военного трибуна Гая Децима Флава: зайдя в тыл «живым танкам», они принялись «поджигать» их сзади огненными дротиками. Впрочем, это могли быть и просто пилумы, но их было столько, что слоны быстро превратились в… «дикобразов»! Обезумевшие от боли лесные гиганты развернулись и, топча своих солдат, обратились в бегство. Возникшая суматоха грозила карфагенскому полководцу потерей управления войсками, и он сколь поспешно, столь и искусно вывел свои силы из боя. Ночью Ганнибал, потерявший за день 8 тысяч солдат и 5 слонов, решил не испытывать судьбу в третий раз и, как всегда, тихо снявшись с лагеря, словно призрак растворился в темноте. Из-за большого числа раненых и немалых потерь (в последнем бою он лишился еще 3 тыс. убитыми и ранеными) Марцелл не стал продолжать преследование…