Великий канцлер
Шрифт:
Чёрный бархат раздвинулся, и на сцену вышла дама, прилично одетая, в каком-то жакете по последней моде без воротника.
Дама эта имела крайне встревоженный вид. Дунчиль остался спокойным и поглядел на даму высокомерно.
Зал с величайшим любопытством созерцал неожиданное и единственное существо женского пола на сцене.
– Кто эта дама? – спросил у Дунчиля молодой человек.
– Это моя жена, – с достоинством ответил Дунчиль и посмотрел на длинную шею без воротника с некоторым отвращением.
– Вот какого рода обстоятельство, мадам Дунчиль, – заговорил молодой человек, – мы потревожили
Дама встревоженно дёрнулась и ответила с полной искренностью:
– Он всё решительно сдал.
– Так, – отозвался молодой человек, – ну что ж, в таком случае мы сейчас отпустим его. Раз он всё сдал, то надлежит его немедленно отпустить, как птицу на свободу. Приношу вам мои глубокие извинения, мадам, что мы задержали вашего супруга. Маленькое недоразумение: мы не верили ему, а теперь верим. Вы свободны, Сергей Герардович! – обратился молодой человек к Дунчилю и сделал царственный жест.
Дунчиль шевельнулся, повернулся и хотел уйти со сцены, как вдруг молодой человек произнёс:
– Виноват, одну минуточку!
Дунчиль остановился.
– Позвольте вам на прощание показать фокус! – и молодой человек хлопнул в ладоши.
Тут же под потолком сцены вспыхнули лампионы, чёрный занавес распахнулся, и вздрогнувший Никанор Иванович Босой увидел, как выступила на помост красавица в прозрачном длинном балахоне, сквозь который светилось горячим светом её тело. Красавица улыбалась, сверкая зубами, играя чёрными мохнатыми ресницами.
В руках у красавицы была чёрная бархатная подушка, а на ней, разбрызгивая во все стороны разноцветные искры, покоились бриллианты, как лесные орехи, связанные в единую цепь. Рядом с бриллиантами лежали три толстые пачки, перевязанные конфетными ленточками.
– Восемнадцать тысяч долларов и колье в сорок тысяч золотом, – объявил молодой человек при полном молчании всего театра, – хранились у Сергея Герардовича Дунчиль в городе Харькове в квартире его любовницы, – молодой человек указал на красавицу, – Иды Геркулановны Косовской. Вы, Сергей Герардович, охмуряло и врун, – сурово сказал молодой человек, уничтожая Дунчиля огненным взглядом, – ступайте же теперь домой и постарайтесь исправиться!
Тут дама без воротника вдруг пронзительно крикнула: «Негодяй» – и, меняясь в цвете лица из желтоватого в багровый, из багрового в жёлтый, а затем в чисто меловой, Сергей Герардович Дунчиль качнулся и стал падать в обмороке, но чьи-то руки подхватили его. И тотчас по волшебству погасли лампионы на сцене, провалилась в люк красавица, исчезли супруги Дунчиль.
21/VI. 35. в грозу.
И опять наступил антракт, ознаменов……… {180}
…………………………
Раскисший в собственном поту Никанор Иванович открыл глаза, но убедился, что продолжает спать и видит сны. На сей раз ему приснилось, что появились между зрителей повара в белых колпаках и стали раздавать суп. Помнится, один из них был весёлый круглолицый и, черпая суп громадной ложкой, всё приговаривал:
– Сдавайте, ребята, валюту. Ну чего вам тут на полу сидеть!
Похлебав супу без аппетита, Босой опять
Вышедший из бархата молодой человек звучно объявил, что известный артист Прюнин исполнит отрывки из сочинения Пушкина «Скупой рыцарь». Босой хорошо знал фамилию сочинителя Пушкина, ибо очень часто слышал, да и сам говорил: «А за квартиру Пушкин платить будет?» – и поэтому с любопытством уставился на сцену.
А на ней появился весьма пожилой бритый человек во фраке, тотчас скроил мрачное лицо и, глядя в угол, заговорил нараспев:
– Счастливый день!..
Фрачник рассказал далее, что сокровища его растут, и делал это столь выразительно, что притихшей публике показалось, будто действительно на сцене стоят сундуки с золотом, принадлежащим фрачнику. Сам о себе фрачный человек рассказал много нехорошего. Босой, очень помрачнев, слышал, что какая-то несчастная вдова под дождём на коленях стояла, но не тронула чёрствого сердца артиста. Затем фрачник стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе отвечал, причём у Босого всё спуталось, потому что артист называл себя то государем, то бароном, то отцом, то сыном, то на «вы», то на «ты». И понял Босой только одно, что артист умер злою смертью, выкликнув: «Ключи! Ключи мои!» и повалившись после этого на колени, хрипя и срывая с себя галстук.
Умерев, он встал, отряхнул пыль с фрачных коленей, улыбаясь поклонился и при жидких аплодисментах удалился.
Молодой человек вышел из бархата и заговорил так:
– Ну-с, вы слышали, граждане, сейчас, как знаменитый артист Потап Петрович со свойственным ему мастерством прочитал вам «Скупого рыцаря». Рыцарь говорил, что резвые нимфы сбегутся к нему и прочее. Предупреждаю вас, дорогие граждане, что ничего этого с вами не будет. Никакие нимфы к вам не сбегутся, и музы ему дань не принесут, и чертогов он никаких не воздвигнет, и вообще он говорил чепуху. Кончилось со скупым рыцарем очень худо – он помер от удара, так и не увидев ни нимф, ни муз, и с вами будет тоже очень нехорошо, если валюты не сдадите.
И тут свет в лампах превратился в тяжёлый красный и во всех углах зловеще закричали рупоры:
– Сдавайте валюту!
22/VI.35.
Поэзия Пушкина, видимо, произвела сильнейшее впечатление на зрителей. Босому стало сниться, что какой-то маленький человек, дико заросший разноцветной бородой, застенчиво улыбаясь, сказал, когда смолкли мрачные рупоры:
– Я сдаю валюту…
Через минуту он был на сцене.
– Молодец, Курицын Владимир! – воскликнул распорядитель, – я всегда это утверждал. Итак?
– Сдаю, – застенчиво шепнул молодец Курицын.
– Сколько?
– Тыщу двести, – ответил Курицын.
– Всё, что есть? – спросил распорядитель, и стала тишина.
– Всё.
Распорядитель повернул за плечо к себе Курицына и несколько секунд смотрел не отрываясь Курицыну в глаза. Босому показалось, что лучи ударили из глаз распорядителя и пронизывают Курицына насквозь. В зале никто не дышал.
– Верю! – наконец воскликнул распорядитель, и зал дыхнул как один человек. – Верю. Глядите – эти глаза не лгут!