Великий магистр
Шрифт:
– Благодарю вас!
– проговорил Филипп, когда во время одной из схваток они приблизились лицом к лицу. И вновь де Пейн ощутил знакомые интонации в голосе. Он уже не сомневался, что когда-то встречался со своим противником. Рыцари обменялись удачными ударами, но силы обоих соперников были уже на исходе. Клюнийский монах раздумывал: если никто из них не сможет одолеть другого, если силы их настолько равны, что состязание закончится вничью, то - оно будет остановлено и продолжено на следующую ночь. И так будет до тех пор, пока кто-нибудь не одержит вверх. Решить спор простым жребием невозможно: никто из рыцарей не согласится уйти с дороги, уступить Орден сопернику и покинуть Палестину. Монах решил подождать еще несколько минут, а затем дать сигнал к остановке боя. Но, словно чувствуя близкий конец поединка, рыцари с удвоенной энергией кинулись друг на друга. Наступил момент, когда один точный удар или один неверный шаг могли решить исход сражения. Забыв об осторожности, и де Пейн, и Комбефиз, открыто бросались вперед, стараясь поразить мечом противника. Ситуация становилась критической.
Христофулос, с волнением наблюдая за ними, нагнулся и поднял с земли маленький камешек. Рыцари, продолжая сражаться, переместились ближе к нему, к тому месту, где располагалось крохотное окошко. Никто, ни один человек в мечети не видел и не слышал, как пущенный из окошка камешек угодил в спину Филиппа де Комбефиза. Никто - кроме него самого, почувствовавшего, как что-то ударилось ему под лопатку. На секунду ослабив внимание, инстинктивно чуть повернув голову, Комбефиз не уследил за точным выпадом Гуго де Пейна за летящим в грудь мечом. Войдя под верхнее ребро, клинок разворотил грудную клетку, достиг сердца... Филипп де Комбефиз, выронив меч, рухнул на колени и медленно повалился на бок. Гуго де Пейн, осознав, что нанесенный им удар смертелен, бросился к поверженному сопернику, срывая свою маску. Он опустился рядом с Комбефизом и зажал его рану ладонью: жизнь уходила от человека, который никогда не был его врагом. Освободив от маски его лицо, де Пейн отшатнулся.
– О, боже!
– простонал он, закрыв руками глаза; с пальцев его стекала кровь барона. Она смешалась с кровью и из его ран, словно соединяя двух рыцарей, делая их побратимами. Затуманенный взгляд Филиппа де Комбефиза еще смог сосредоточиться на искаженном болью лице Гуго де Пейна.
– Я говорил... что когда-нибудь... мы сочтемся...
– слабым, угасающим голосом произнес он, а улыбка чуть тронула его побелевшие губы. Затем барон де Комбефиз, один из лучших рыцарей Франции, испустил дух.
Гуго де Пейн несколько минут в оцепенении смотрел на него. Рой мыслей, словно рой безумных ос, наполнял его голову. Кому была нужна смерть этого благородного человека? Где предел людскому коварству, кто виноват в этой трагедии, чью волю они оба выполняли? Когда рухнет этот проклятый, вероломный мир? Гуго де Пейн поднялся от безжизненного тела и взял в руку свой меч: взгляд его упал на стоящего неподалеку, застывшего как статуя, клюнийского монаха. Глаза их встретились: одни - пылающие ненавистью, другие - бесстрастные. И монах понял, что сейчас он умрет.
Скрестив на груди руки, он смотрел на приближающегося с мечом де Пейна. Почувствовав неладное, другие бенедиктинские монахи встали между ним и рыцарем, достав из-под ряс короткие клинки.
– Отойдите в сторону, - попросил их клюниец. Обратившись к подошедшему рыцарю, он негромко проговорил: - Бейте!
– и наклонил голову. Он ждал, чувствуя занесенный над собой меч.
– Заберите мою жизнь, если вам станет от этого легче, - повторил он, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Заберите ее, великий магистр!
И Гуго де Пейн, услышав его слова, будто очнулся, вышел из оцепенения. Он швырнул меч на землю, словно раскаленная сталь жгла ему руку, повернулся, и, не проронив ни слова, направился к выходу из мечети, - мимо расступившихся перед ним монахов-бенедиктинцев. Клюниец провожал его взглядом, пока он не скрылся в проходе. Тогда он нагнулся и поднял рыцарский меч, обагренный кровью Филиппа де Комбефиза.
В окровавленной белой рубашке Гуго де Пейн брел по темной, безлюдной улице, слабо освещенной луной, спотыкаясь и налетая на деревья. Он не различал дороги, не видел - куда идет и зачем? Ему было все равно. Перед глазами продолжало стоять мертвое, застывшее лицо Филиппа де Комбефиза. Губы рыцаря шептали проклятья себе и всему миру. Взгляд его блуждал по домам, а в глазах вспыхивали безумные огоньки.
За де Пейном на расстоянии скользили две тени ассасинов, жавшиеся к кирпичным стенам.
– Теперь он наш!
– тихо хмыкнул коротыш, толкнув в бок сутулого и доставая из-за пазухи кинжал.
– Тепленький!
– согласился тот, наматывая на руку гибкую проволоку и пробуя ее крепость.
– Дай мне, я сам! Люблю душить...
– Кто ж не любит!
– проворчал коротыш.
– А только клинок ласковей...
Шедший впереди рыцарь вдруг споткнулся и упал. Он лежал некоторое время неподвижно, затем с трудом поднялся и, повернувшись в другую сторону, пошел навстречу выступившим из-за деревьев ассасинам. Убийцы стали приближаться к нему, чувствуя, что их жертва уже никуда не ускользнет. А Гуго де Пейн, увидев в руке одного человека кинжал, и блеснувшую между ладонями другого проволоку, остановился, покачиваясь на ногах. Ему не хотелось защищаться. Он понимал, что к нему подходят его убийцы, что через минуту клинок вонзится ему в сердце; но, словно клюнийский монах полчаса назад, великий магистр равнодушно и спокойно ожидал собственной смерти. Она разом покончит со всеми его терзаниями. И будет лучшим выходом для него. Как завороженный он глядел на блеснувшую в свете луны сталь. Что ж! Пусть будет именно так... Он не надолго переживет несчастного Филиппа де Комбефиза. Но до чего же противные рожи у этих убийц: такой оскал бывает только у самой смерти. Гуго де Пейн закрыл глаза, чтобы не смотреть на подошедших к нему ассасинов. Ожидая смертельного удара, он неожиданно услышал два коротких вскрика, а вслед за ними - звуки рухнувших тел. На земле, возле его ног валялись два мертвых ассасина, а перед ним вырос коренастый человек с греческим профилем, и еще кто-то - в темном плаще, вытирающий нож о пучок травы.
– Простите, что мы вмешиваемся, - услышал де Пейн голос грека.
– Но ситуация приобретала непредсказуемый оборот. Надеюсь, вы не будете на нас в претензии.
– Кто вы?
– произнес де Пейн; голос его звучал глухо - и в нем не было жизненных сил.
– Друзья, - ответил Христофулос.
– Вас проводить до дома?
– Нет, - сумрачно отозвался рыцарь. И добавил: - В настоящее время быть моим другом опаснее, чем врагом.
Затем повернулся и пошел прочь, желая лишь единственного: остаться одному.
Глава X
ПОДВИГИ ТАМПЛИЕРОВ
Блажен, кто к небу сделал первый шаг!
Опасности и риск - безумцев дело.
Блажен, чью смерть поэзия воспела,
Кто славой победил столетий мрак!
Филипп Депорт
1
Постепенно, к весне, Гуго де Пейн восстановил душевное равновесие; смерть барона Филиппа де Комбефиза, внезапно исчезнувшего для всех в ту трагическую ночь, стала понемногу забываться. Иные заботы и раздумья начали отягощать душу де Пейна, появилось много дел, которые настоятельно требовали его участия. И он с головой окунулся в работу. Тамплиеры, все рыцари, приехавшие с ним, должны были обрести признание и поддержку населения Палестины; паломники еще на дальних подступах к Эдессе знали, что путь их к Святому Городу будет обеспечен надежной охраной немногочисленной, но неустрашимой горстки рыцарей в белых плащах с нашитым на них восьмиконечным красным крестом, от которых в страхе бегут и сарацины, и разбойники. Сам Гуго де Пейн, не зная усталости, носился по дорогам Палестины, сопровождаемый лишь верным оруженосцем Раймондом Плантаром и небольшой охраной, посещая самые отдаленные уголки и районы. На деньги, полученные из казны Бодуэна I и присланные графом Шампанским, им были заложены новые крепости, где началось строительство укреплений. Черты будущего Ордена начинали зримо проступать в деяниях рыцарей-тамплиеров, каждый из которых сейчас был занят своим делом, связанный, тем не менее, друг с другом общей целью...
Бизоль де Сент-Омер, вновь отправившийся в Триполи, выступил в составе войска князя Россаля против подошедшего к восточным границам Палестинского государства моссульского султана Малдука - самого стойкого врага Бодуэна I. На сей раз, Малдук собрал устрашающие силы, намереваясь вклиниться в королевство, и, дойдя до побережья, расколоть Палестину на две части, образовав непроницаемый для сношений между ними коридор. Воинственный султан лично вел своих подданных в бой, воспламеняя их кровь призывами к Аллаху! Но Малдуку удалось продвинуться вглубь территории лишь на несколько десятков километров, встретив ожесточенное сопротивление рыцарей Россаля и Сент-Омера, и остановиться возле Нусайбина, куда уже подходили на помощь христианам антиохийские и эдесские полки. Бизоль, словно заговоренный от вражеских мечей и копий, налетал на их передние ряды, часто не обращая внимания, - следует ли кто за ним или нет? Он и в одиночку мог навести настоящий ужас на сарацин, получив у них прозвище "Гора-паша". Бесстрашно сминая авангард противника, Бизоль вдохновлял на подвиги и других рыцарей, не желавших отставать от гиганта-тамплиера, но, все равно, только лишь купающихся в лучах его славы. Не отставал от него и его оруженосец Дижон, набираясь военного опыта и мастерства, надежно прикрывая его тыл, когда рыцарь слишком уж далеко забирался в лагерь врага. Однажды Бизоль так увлёкся преследованием сарацин, что сопровождавшие его рыцари давно отстали, и он опомнился лишь оставшись вдвоем с оруженосцем против развернувших коней четырех десятков врагов. Отступать было поздно, и "Гора-паша" вступил в неравную схватку, не давая врагу перегруппироваться. Перебросив щит на спину, держа в одной руке меч, а в другой пудовую палицу, и бешено вращая ими, он влетел в самую гущу. Сарацины в несколько рядов обступили Сент-Омера, но подступиться к этому извергающему смерть вулкану было невозможно. Рядом с ним дышал огнем другой вулкан, поменьше, - Дижон. И это могло продолжаться сколько угодно времени. Понимая, что "Гору-пашу" взять в плен не удастся - обойдется себе дороже - начальник сарацин, дивясь храбрости христиан, выкрикнул: