Великий перелом
Шрифт:
— Оставим им беспокойство по этому поводу, — сказал Кирел. — Наша работа состоит в том, чтобы дать им возможность беспокоиться о таких пустяках.
— Вот это вы хорошо подметили, командир корабля, — сказал Атвар.
Кирел несколько расслабился. В последнее время он принимал при общении с адмиралом излишне нервную позу. Атвар подумал, что он нечасто удостаивал похвалы своего ближайшего помощника. С его стороны это было ошибкой: если они не будут вместе хорошо работать, то это помешает прогрессу в завоевании — и без того уже слишком многое мешало прогрессу завоевания. Атвар прошипел, выдыхая воздух:
— Если бы я представлял себе сложность задачи подавления сопротивления в индустриальном мире без уничтожения его, я бы очень долго думал, принимать командование или нет.
Кирел не дал немедленного ответа. Если позиции Атвара ослабнут, командующим флотом, скорее всего, будет назначен он. Насколько ему хочется этой должности? Атвар не мог дать уверенного ответа, и, возможно, это делало его отношения с командиром флагманского корабля более натянутыми, чем следовало бы. Кирел никогда не проявлял нелояльности, тем не менее…
Когда командир корабля заговорил, то стал уточнять тактическую ситуацию и не стал комментировать последнее замечание Атвара.
— Благородный адмирал, мы начнем подготовку к использованию ядерного оружия против тех тосевитских поселений на острове, или континенте, или как его там? — Он наклонился, чтобы прочитать обозначения на карте, избегая возможной ошибки. — Я имею в виду Сидней и Мельбурн?
Атвар тоже наклонился вперед, чтобы лично проверить выбранные места.
— Да, именно эти. Начните подготовку как можно скорее.
— Благородный адмирал, будет исполнено.
Глава 12
Если уж говорить о тюрьмах, то в той, куда попали теперь Мойше Русецкий, его жена и сын, было не так уж плохо. Она превосходила даже виллу, на которой их прятало еврейское подполье в Палестине. Здесь, в некогда прекрасном отеле, он и его семья имели достаточно пищи и наслаждались электричеством, холодной и горячей водой. Если бы не решетки на окнах и вооруженные ящеры перед входом, их жизнь можно было бы считать роскошной.
Окна притягивали Мойше, несмотря на решетки. Он в восхищении вглядывался в Каир, протянувшийся вдоль Нила, и в пирамиды за городской чертой.
— Никогда не думал, что, подобно Иосифу, приду в Египет из Палестины, — сказал он.
— А кто будет нашим Моисеем, который выведет нас отсюда? — спросил Рейвен.
Русецкий почувствовал гордость: мальчик еще так мал, но уже не только изучает великую историю Торы, но и применяет знания в своей жизни. Ему хотелось бы дать ответ получше, чем «я не знаю», но лгать Рейвену он тоже не желал.
Ривка задала более конкретный вопрос:
— Что они сделают с нами теперь?
— Этого я тоже не знаю, — ответил Мойше.
Он пожалел, что Ривка и Рейвен пошли вместе с ним, когда Золрааг опознал его в иерусалимском тюремном лагере. Теперь жалеть поздно. В их присутствии он становился более уязвимым. Еще в Варшаве ящеры грозили ему, что заставят его делать то, что им хочется.
Если бы его семья отсутствовала, они оказались бы бессильны. Он был готов скорее умереть, чем подчиниться ящерам. Но допустить страдания жены и сына — это нечто другое.
В замке повернулся ключ — снаружи. Сердце Мойше заколотилось. В промежутке времени между завтраком и обедом ящеры обычно не беспокоили его. Дверь открылась.
Вошел Золрааг. Бывший правитель провинции Польша имел теперь более богатую раскраску тела, чем в те времена, когда Мойше видел его в Палестине. Хотя он и не вернулся к роскоши прежней раскраски, напоминавшей стиль рококо, но уже шел к ней.
Он высунул язык в сторону Мойше, затем снова втянул его внутрь.
— Вы пойдете со мной немедленно, — сказал он на неплохом немецком, при этом слово «немедленно» — «зофорт» — прозвучало длинным угрожающим шипением.
— Будет исполнено, — ответил Мойше на языке Расы.
Он обнял Ривку, поцеловал в лоб Рейвена, не зная, увидит ли он их снова. Золрааг позволил, но издавал при этом тихие нетерпеливые звуки, похожие на те, какие слышатся от начинающего закипать горшка.
Когда Мойше подошел к нему, ящер постучал в дверь — дверная ручка была снята. Золрааг использовал ранее не использовавшуюся последовательность ударов — вероятно, для того, чтобы семья Русецких не смогла запомнить ее, постучаться, выйти и причинить неприятности. Не в первый раз Мойше пожалел, что он и его семья не были в действительности такими опасными, как думали ящеры.
В коридоре четверо самцов направили на него автоматическое оружие. Золрааг жестом приказал им отойти к лестнице. Два охранника-ящера последовали за ними, причем на таком расстоянии, чтобы он не смог, резко повернувшись, выхватить их оружие — как будто он был «meshuggeh» [17] , чтобы пойти на такую попытку.
Золрааг приказал ему влезть в механическое боевое транспортное средство. Охранники тоже забрались внутрь. Один захлопнул заднюю дверь. Звон от удара металла о металл был страшен, как приговор.
17
Безумцем. — Прим. пер.
Золрааг бросил единственное слово в микрофон в передней части отделения для бойцов:
— Вперед!
Боевая машина с грохотом двинулась по улицам. Через бойницу в стенке машины Мойше мог видеть немногое. Это было одно из наименее приятных путешествий в его жизни. Сиденье, на котором он неловко старался устроиться, было рассчитано на самца Расы, а не на землянина: он не помещался в нем, колени упирались в подбородок. Вдобавок внутри было жарко, жарче, чем снаружи. Ящеры наслаждались жарой. Русецкий задумался, выдержит ли он, пока они добираются до того места, куда едут.