Великий перелом
Шрифт:
— О да, я понял, — ответил Анелевич. — А вы понимаете, сколько неприятностей начнется по всей Польше, от евреев и поляков одновременно, если вы попытаетесь подавить нас? Вы хотите, как вы сказали, неприятностей по всей стране?
— Мы идем на такой риск. Вы свободны, — сказал Буним. Один его глаз повернулся к окну, второй — к листам бумаги, которые выползали из бесшумной печатающей машины.
— Вы идете, — сказал ящер-охранник на плохом польском.
Анелевич вышел. Когда они оказались вне здания, в котором ящеры управляли Лодзью, охранник вернул ему винтовку.
Анелевич шел, размышляя. Когда он дошел до помещения пожарной команды на Лутомирской улице, он улыбался. Ящеры плохо понимали выражение лица людей. Если бы понимали, его физиономия им явно не понравилась бы.
Макс Каган говорил на английском со скоростью пулемета. Вячеслав Молотов не понимал, о чем идет речь, но тот говорил очень горячо. Затем Игорь Курчатов перевел:
— Американский физик потрясен теми способами, которые мы выбрали для извлечения плутония из усовершенствованного атомного реактора, который он помог нам сконструировать.
Тон речи Курчатова был сух. Молотову показалось, что он испытывает удовольствие, излагая жалобы американца. Роль переводчика при Кагане избавляла его от рамок субординации и от ответственности за это. Пока они оба — и Каган, и Курчатов — необходимы, более того, незаменимы для наращивания военных усилий… Но однажды…
Но не сегодня. Он сказал:
— Если есть более быстрый способ извлечения плутония, чем использование заключенных в процессе извлечения стержней, пусть он ознакомит меня с ним, и мы перейдем на него. Если нет, то нет.
Курчатов заговорил по-английски. Каган ответил ему очень подробно. Курчатов повернулся к Молотову.
— Он сказал, что не стал бы конструировать реактор таким образом, если бы знал, что мы будем использовать заключенных для вытаскивания урановых стержней, которые перерабатываем в плутоний. Он обвиняет вас в нескольких несчастных случаях, подробности я не считаю нужным переводить.
«Но слушаешь с удовольствием». В сокрытии собственных мыслей Курчатов не был настолько умелым, как следовало бы.
— Пусть он ответит на мой вопрос, — сказал Молотов, — существует ли более быстрый способ?
После обмена мнениями Курчатов сказал:
— Он говорит, что Соединенные Штаты используют в таких процессах машины и механические руки с дистанционным управлением.
— Напомните ему, что у нас нет машин или дистанционно управляемых механических рук.
— Он хочет напомнить вам, что заключенные умирают от радиации, в которой они работают.
— Ничего, — безразлично ответил Молотов, — у нас их достаточно, чтобы заменять, когда понадобится. Могу заверить вас, что проект в них недостатка испытывать не будет.
По тому, как потемнело и без того смуглое лицо Кагана, было ясно, что это не тот ответ, которого он ожидал.
— Он спрашивает, почему заключенных, по крайней мере, не обеспечат одеждой для защиты от радиации, — сказал Курчатов.
— У нас мало такой одежды, и вы это прекрасно знаете, Игорь Иванович, — сказал Молотов. — У нас нет времени для производства ничего другого, кроме бомбы. Ради этого великий Сталин готов полстраны бросить в огонь — но Кагану передавать мои слова нет нужды. Когда мы получим достаточно плутония для бомбы?
— Через три недели, товарищ народный комиссар иностранных дел, может быть, через четыре, — сказал Курчатов. — Благодаря американскому опыту результаты резко улучшились.
«Тоже неплохо», — подумал Молотов.
— Сделайте за три, если сможете. Главное здесь — результат, а не метод. Если Каган не в состоянии понять это, он дурак.
Когда Курчатов перевел это Кагану, американец вскочил с места, встал по стойке смирно и выбросил правую руку в гитлеровском приветствии.
— Товарищ народный комиссар иностранных дел, я не думаю, что вы его убедили, — сухо сказал Курчатов.
— Убедил я его или нет, меня не беспокоит, — ответил Молотов.
Про себя — не допуская никаких внешних проявлений недовольства — он добавил еще один факт к делу Кагана, которое завел лично. Может быть, когда война закончится, этот слишком умный физик обнаружит, что домой вернуться не так-то просто. Но это пища для размышлений в будущем.
— Каковы мотивы его сотрудничества с нами? Вы не видите риска? Его привередливость не влияет на его полезность?
— Нет, товарищ народный комиссар иностранных дел. Он — откровенный. — Курчатов кашлянул в кулак: это гораздо хуже, чем просто откровенность. — Но кроме того, он еще и предан делу. Он будет работать с нами.
— Очень хорошо. Я полагаюсь на вас, присматривайте за ним.
«Твоя голова ляжет на плаху, если что-нибудь пойдет не так», — вот что имел в виду Молотов, и Курчатов в отличие от Кагана был вовсе не таким наивным, чтобы не понять намек. Народный комиссар иностранных дел еще не закончил:
— В ваших руках — будущее СССР. Если мы вскоре сможем взорвать одну из таких бомб и в короткий срок изготовить новую, то продемонстрируем чужакам — империалистическим агрессорам, — что мы в состоянии сравняться с ними по уровню вооружения и наносить им удары, которые впоследствии станут для них смертельными.