Великий перелом
Шрифт:
Но одевшись с головы до ног в полную форму вермахта, он испытал несколько другие ощущения. Глядя в зеркало, он видел нацистского солдата, которые так зверствовали в Польше, и его охватывал сверхъестественный страх, несмотря на то что он считал себя светским человеком. Но на это пришлось пойти.
Буним угрожал евреям репрессиями, если они попытаются заблокировать перемещения войск ящеров в Лодзи. Поэтому нападения должны происходить за пределами города, чтобы их можно было списать на немцев.
Соломон Грувер, также в германской форме,
— Вскоре они должны напороться на первые мины, — сказал он тихим голосом, искаженным противогазом.
Мордехай кивнул. Мины были тоже германскими, в корпусах из дерева и стекла, чтобы их было труднее обнаружить. Бригада, ремонтировавшая шоссе, только что установила их… вместе с некоторыми другими вещами. На этом участке шоссе длиной в два километра ящеров ожидала по-настоящему неровная дорога.
Грувер, как обычно, имел мрачный вид.
— Это будет нам стоить многих людей, неважно каких, — сказал он, и Анелевич вынужден был согласиться.
Ему неприятно было проявлять благосклонность к немцам, в особенности после того, что немцы собирались сделать с евреями в Лодзи. Но эта благосклонность должна была пойти на благо немцам вроде Генриха Ягера, не дав ничего хорошего Скорцени или СС. Так надеялся Анелевич.
Он вглядывался в дорогу сквозь стекла своего противогаза. Воздух, которым он дышал, был на вкус сухим и мертвым.
В противогазе он приобрел внешность свинорылого существа, такого же чужака, как ящеры. Противогаз был тоже немецкого производства — немцы знали толк в химической войне, в частности против евреев, еще до нашествия ящеров.
— Бум-м!
Резкий взрыв означал, что сработала мина. Естественно, грузовик ящеров перевернулся на бок и загорелся. Из кустарника с обеих сторон дороги ударили пулеметы — по нему и по машинам, шедшим следом. Издалека по автоколонне ящеров начал бить германский миномет.
Два бронетранспортера свернули с дороги, чтобы расправиться с нападавшими. К вящему ликованию Анелевича, обе почти сразу же подорвались на минах. Одна загорелась, и он открыл огонь по ящерам, выскакивавшим из нее. Вторую занесло в сторону — у нее была разорвана гусеница.
Но то оружие, которое, как надеялся Анелевич, должно было нанести наибольший урон, вообще обходилось без взрывчатых веществ: оно состояло из катапульт, сделанных из автомобильных камер, и запечатанных воском бутылок, наполненных доверху маслянистой жидкостью. Как они с Грувером определили, с помощью этой старой резины можно зашвырнуть бутылку на три сотни метров, и этих трех сотен было вполне достаточно. Со всех сторон бутылки с захваченным у нацистов нервно-паралитическим газом полетели в остановившуюся головную часть автоколонны ящеров. Еще больше полетело в машины всей колонны, едва она остановилась.
Большинство бутылок разбилось. Ящеры начали падать. Противогазов на них не было. Кроме того, они были покрыты только краской для тела, хотя и обычная одежда надежной защиты не обеспечивала. Мордехай слышал, что немцы для своих химических войск выпускают специальное прорезиненное обмундирование. В самом ли деле это так, он не знал. Для дотошных немцев это было бы весьма логично, но не превратишься ли ты в тушеного цыпленка, если в боевой обстановке пробудешь в такой резиновой одежде более часа или двух?
— Что мы будем делать дальше? — спросил Грувер в паузе, вставляя очередную обойму в свою винтовку «гевер 98».
— Как только разбросаем все наши запасы газа, сразу отойдем, — ответил Анелевич. — Чем дольше мы задержимся, тем больше возможностей у ящеров схватить кого-нибудь из наших, а мы этого не хотим.
Грувер кивнул.
— Если сможем, то надо обязательно унести с собой и наших погибших, — сказал он. — Не знаю, насколько осведомлены ящеры в отношении этих дел, но если да — они смогут определить, что мы не настоящие нацисты.
— Это так, — согласился Мордехай. Последний раз, когда ему напомнили об этой особенности, Софья Клопотовская сочла это забавным. Последствия, однако, могут оказаться слишком серьезными.
Бросаемые катапультами бутылки с нервно-паралитическим газом имели некоторые преимущества перед обычной артиллерией: ни вспышки, ни гром выстрела не раскрывали позиций метальщиков. Они продолжали бросать бутылки, пока не израсходовали их полностью.
После этого еврейские бойцы стали отходить от дороги, прикрываемые пулеметами. Было предусмотрено несколько сборных пунктов — на фермах надежных поляков. «Поляков, на которых, как мы надеемся, можно положиться», — подумал Мордехай, приближаясь к одной из них. Там они переоблачились в обычную одежду и вооружились более эффективным оружием, чем винтовки. В те дни в Польше появиться на публике без «маузера» за плечами было почти то же самое, что выйти голым.
Мордехай вернулся в Лодзь с западной стороны, дальней от места нападения на автоколонну. Вскоре после полудня он подошел к помещению пожарной команды на Лутомирской улице.
Берта Флейшман приветствовала его перед входом.
— Говорят, утром было нападение нацистов, всего в двух километрах от города?
— В самом деле? — в замешательстве спросил он. — Я не слышал об этом, хотя утром действительно была стрельба. Впрочем, сейчас стреляют почти каждый третий день.
— Это, должно быть, как его там… Скорцени, вот как, — сказала Берта. — Какой еще сумасшедший рискнет сунуть голову в осиное гнездо?
Во время их разговора к зданию подошел районный руководитель службы порядка, который приводил Анелевича к Буниму. Оскар Биркенфельд имел при себе только дубинку, а потому с уважением ожидал, когда вооруженный винтовкой Анелевич обратит на него внимание. Когда это произошло, сотрудник службы порядка сказал:
— Буним снова требует вашего появления немедленно.