Великий понедельник. Роман-искушение
Шрифт:
– Бог не мог такого послать, – вроде бы сурово хотел возразить Иоиль, но вышло немного растерянно.
– Не мог? – переспросил Ариэль. – Ты Его гнева не допускаешь или во всемогущество Господа не веруешь?
– Я тебе не верю, Ариэль. Ты, например, только что назвал этого Иисуса Сыном Божьим… Не боишься?
– Я другого теперь боюсь, учитель, – отвечал Ариэль, глядя на Иоиля, как врач или священник смотрит на человека, у которого только что обнаружились первые признаки проказы. – Я боюсь называть его «этим Иисусом» и «Назареем». Мне известно, что некоторые пророки изображали наступление мессианского времени как пришествие ангела Господня и даже Самого Иеговы. Ты скажешь,
Ариэль замолчал. И тотчас тревожно и нетерпеливо его спросил Иоиль:
– Дальше что было?
– Видишь, – грустно усмехнулся Ариэль, – ты тоже… ждешь… спрашиваешь…
– Ты слышал ответ?
– Да. С неба раздался голос.
– Что сказал?
– Сказал: «И прославил, и еще прославлю».
– Тебе не померещилось?
– Возможно. Некоторые рядом со мной говорили, что это гром. А другие говорили, что это ангел ответил ему…
– Так гром или ангел? Плевать мне на других! Ты-то что слышал?! – почти закричал на него Иоиль.
Но Ариэль, уже не глядя на Иоиля и никакого внимания на окрик не обратив, грустно и задумчиво произнес, словно с самим собой разговаривая:
– Иисус как-то сказал: «Не знает Бога тот, кто Меня не знает». И мне конечно же страшно не знать Бога… И стыдно мне будет, если лет через сто, когда весь мир признает Иисуса Сыном Божьим, поклонится ему, придет сюда, чтобы разрушить Город и Храм, кто-нибудь скажет про меня, скромного ученика твоего, искреннего последователя великого Гиллеля и преданного члена партии: вот, был такой фарисей, Ариэль, который не сразу, но раскусил-таки Иисуса из Назарета, языческого Пророка и Римского Помазанника, но выступить против него побоялся, народ свой и партию не захотел защитить… И учителя своего, преподобного Иоиля, ввел в заблуждение… Этого я больше всего боюсь и стыжусь заранее…
– Так, значит, говоришь, Сын Божий и, может быть, некто, подобный Богу? – тихо спросил Иоиль.
У него теперь было странное лицо. Вернее, странным и непривычным было то, что лицо Иоиля утратило свои обычные характерные особенности: глаза теперь смотрели одинаково, правый не щурился, а левый не таращился; рот выпрямился; брови словно поредели и посветлели; лохматые волосы улеглись, как будто их незаметно пригладили или причесали; даже нос как бы уменьшился и, конечно, раздвоился, но не так заметно, как прежде. И по этому выровнявшемуся и изменившемуся лицу невозможно было определить, какие чувства сейчас испытывает Иоиль: растерянность или раздражение, испуг или насмешку, гнев или радость. Но видно было, что каждое из этих чувств он переживает, а может быть, и все сразу.
Ариэль молчал. Прежнее оживление и вдохновение исчезли из его взгляда, и глаза теперь были такие же, как утром, во время партийного завтрака: серо-одинокие и тоскливо-глубокие.
– И этого Бога или сына Божьего ты предлагаешь тайно убить? – так же тихо спросил Иоиль.
После некоторого молчания Ариэль заговорил сбивчиво:
– Прости, учитель. Я, наверное, самого главного тебе не сказал… Иисус уже давно намекает, что его ожидают какие-то страдания и смерть. Смерть и страдания, насколько я понял, должны быть у всех на виду, потому что в них якобы его сила и слава… Я заглянул в Писание и несколько свидетельств нашел: действительно, какие-то поругания над ним, страдания его и смерть, может быть, даже казнь… Я почти уверен, что он сюда для этого явился. Ты знаешь, его несколько раз пытались схватить, но всякий раз он как сквозь землю проваливался. Теперь, боюсь, не исчезнет. Шумно и радостно въехал в город – вот, дескать, хватайте и берите меня…
Ариэль перевел дух и продолжал монотонно и еще более сбивчиво:
– Не знаю, что у него на уме, но этого не должно произойти. Ни в коем случае… Раз замыслил – надо сорвать его замыслы. Если казни ждет – казни нельзя допустить. Страданий захотелось? Не будет тебе страданий… Хватит. Уже наделали ошибок. Вспомни Крестителя! Ну, был какой-то чудак в власянице, грозил, обличал, крестил в Иордане. Народ ходил, как ходят на ипподром: поглазеть, а потом обсудить… Но Ирод Антипа в тюрьму его засадил, а потом отрубил ему голову. Глупость какая! Тот в одночасье стал великим пророком, чуть ли не Илией. Мучеников у нас любят. Мученики у нас сразу становятся пророками… А ты говоришь: Левий обвинение подготовит. Этот старый маразматик еще больше дров наломает… Иисус – не Креститель. Он тысячи исцеляет. Бури останавливает. Мертвых воскрешает… Говорю тебе: Иисус специально пришел сюда, чтобы пострадать и стать Богом! Пока он еще не Бог. Но станет Им, если мы и здесь допустим ошибку. Можешь не сомневаться!
Последние три фразы Ариэль произнес вроде бы так же монотонно и не повышая голоса, но со зловещим напором.
– Ты богохульствуешь, Ариэль, – сказал Иоиль, неподвижно, по-змеиному глядя на собеседника.
Ариэль, который уже давно смотрел себе под ноги, теперь взглянул уверенно и невинно:
– Пойми ты: он страшнее любого богохульства. Он – смерть наша! Но если он внезапно и бесследно исчезнет – мы спасены. И всё, что я тут говорил, – ересь и чушь. Точнее – бред пожилого и усталого человека, который две ночи не спал, работал не покладая рук, не жалея ни себя, ни своих товарищей, радея об интересах партии и о судьбе избранного народа.
Иоиль не успел возразить Ариэлю. Снизу донесся топот, потом стук деревянных подошв о каменные ступени. А следом за тем слуга Иоиля – тот самый, что утром омывал ноги пришедшим, – выбежал на крышу, устремился к беседке и, склонившись к хозяйскому уху, зашептал что-то быстро и неслышно.
И пока он шептал, лицо Иоиля вновь стало изменяться. Старик шмыгнул носом, который сразу же разделился на две половины и покраснел; затем левой рукой взлохматил волосы; потом насупил брови, отчего они приобрели прежнюю густоту и потемнели. Наконец, правый глаз прищурился, а левый широко открылся и уставился на Ариэля. В левом глазу сперва вспыхнуло удивление, потом – радость и торжество. А правый глаз все больше прищуривался, насмешливо и лукаво.
Когда же слуга кончил шептать, Иоиль шлепнул его пониже спины и подтолкнул по направлению к каменной лестнице. Не дождавшись, пока тот уйдет с крыши, Иоиль весело объявил Ариэлю:
– Запомни, мил человек, нового бога быть не может. Бог – один, Предвечный и Вечный. Он всё видит и всё слышит. И нам с тобой стоит ли беспокоиться?.. Иди отдыхай. Ты свое дело сделал.
Ариэль молчал, тяжко и неподвижно глядя на старого учителя. А тот хлопнул себя по бокам и воскликнул:
– Знаешь, что выкинул твой Назарей?! Явился в Храм со своей деревенщиной и целый погром учинил: выгнал торговцев со скотом, прогнал менял и голубятников… Думаю, до утра ему дожить не удастся. Бесследно исчезнет, как ты просил. Ханна блюдет свои интересы и дело знает… В предпраздничные дни сорвать храмовую торговлю?!. Какой дурак!
Глава двадцать первая
Говорил в Храме
Начало восьмого часа
– Выслушайте другую притчу, – говорил Иисус.
Он стоял на ступенях к югу от Красных ворот, перед лицом аввы Ицхака, Наума и Амоса, но говорил, глядя в народ, двумя крыльями обхвативший процессию старейшин, священников и книжников.
– Некоторый человек и хозяин дома насадил виноградник, и обнес его оградою, и выкопал точило, и построил башню и, отдав его виноградарям, отлучился на долгое время.