Великий предводитель аукасов
Шрифт:
— Ну, — сказал он про себя с видимым удовольствием, — теперь нам нечего бояться, что стрелки взберутся на гору выше нашей скалы и станут стрелять в нас из-за кустов.
Он стал внимательно глядеть на то место, где зажег листья. Скоро красноватый отблеск прорезал тьму. Свет увеличивался все больше. И вот пламенный столб поднялся к небу, разбрасывая искры. Пламя быстро распространилось, и через несколько минут вся вершина горы была в огне. Раздался страшный крик, и при свете пожара видно было, как толпа индейцев бежала с тех мест, где стояла на страже; длинные тени их мелькали в дыму. Но не вся гора была покрыта кустами, а потому пожар не мог далеко распространиться. Тем не менее цель Курумилы была достигнута: кусты, за которыми могли скрыться стрелки, сгорели. При крике индейцев дон Тадео и Луи вскочили, думая, что начался приступ; они бросились к предводителю и увидели, что тот любуется пожаром, потирая руки и смеясь про себя.
— Кто это зажег кусты? — спросил дон Тадео.
— Я! — отвечал Курумила. — Поглядите, как улепетывают эти полуобгорелые разбойники.
Белые разделили радость предводителя.
— Дивное дело сделали вы, предводитель, — сказал граф. — Вы нас избавили от соседей, которые нельзя сказать, чтобы были нам по душе.
Скоро все кусты сгорели. Наши друзья поглядели на равнину. Они вскрикнули от удивления и досады. Солнце начало всходить, и на равнине ясно теперь был виден большой укрепленный стан индейцев, окруженный широким рвом и укрепленный по всем правилам арауканской фортификации. В середине этого стана возвышалось большое число палаток, устроенных из бычьих шкур, натянутых на вкопанные в землю шесты. Нашим друзьям предстояло выдержать правильную осаду. Хорошо, что Курумила сжег кусты.
— Гм, — заметил граф, — не знаю, как мы отсюда выберемся.
— Глядите, — дон Тадео указал рукой на индейский стан, — они, кажется, хотят вступить в переговоры.
— Да, — подтвердил Курумила, прицеливаясь, — не выстрелить ли?
— Постойте, предводитель, — поспешно вскричал дон Тадео, — узнаем сперва условия, может быть, можно будет принять их.
— Сомневаюсь, — отвечал граф, — но все-таки послушаем, что-то они скажут.
Курумила спокойно опустил ружье к ноге и оперся на него. Несколько человек вышли из стана, они были безоружны. Один из них вертел над головою флажком. Двое из них были одеты по-чилийски. Приблизясь почти к подножию естественной крепости, они остановились. Высота была значительная, так что голос еле-еле доходил до осажденных.
— Пусть один из вас сойдет, — кричал чей-то голос, в котором дон Тадео узнал голос генерала Бустаменте, — мы предложим вам условия!
Дон Тадео хотел отвечать, но граф быстро отстранил его.
— С ума вы сошли, любезный друг! — сказал он несколько резко. — Они не знают, кто здесь засел, да и ни к чему им это знать. Позвольте мне переговорить с ними.
И, встав на краю площадки, он закричал:
— Если кто-нибудь из нас сойдет вниз, то будет ли ему позволено воротиться к товарищам, если условия не будут приняты?
— Да, — отвечал генерал, — даю честное слово солдата, переговорщик вне опасности и может свободно возвратиться к товарищам.
Луи поглядел на дона Тадео.
— Ступайте, — сказал последний с благородством, — хотя он мой враг, но я сам положился бы на его слово.
Молодой человек снова обратился лицом к равнине и закричал:
— Я иду!
Сняв оружие, он ловко стал спрыгивать с уступа на уступ и через пять минут был лицом к лицу с неприятельскими предводителями. Их было, как мы уже заметили, четверо: Антинагуэль, Черный Олень, генерал Бустаменте и сенатор дон Рамон Сандиас. Один только сенатор не имел ран. Генерал и Антинагуэль были ранены в грудь и голову, у Черного Оленя правая рука висела на перевязи. Граф, подойдя к ним, вежливо поклонился и, сложив руки на груди, ждал, пока те заговорят.
— Кавалер, — сказал ему дон Панчо Бустаменте с принужденной улыбкой, — здесь на солнце жарко. Как видите, я ранен, не угодно ли вам пойти за мною в стан? Не бойтесь.
— Сеньор, — надменно отвечал француз, — я ничего не боюсь, это доказывает мой приход сюда. Я пойду за вами, куда вам будет угодно.
— Милости просим, — отвечал тот, поклонившись. Все пятеро направились к стану и вошли в него, переходя по очереди по доске, положенной через ров.
— Гм, — пробормотал француз про себя, — наружность этих молодцов не совсем приличная. Не попасть бы мне в западню.
Генерал, который смотрел в это время на него, кажется, отгадал его мысли. Он остановил француза, когда тот ступал на доску, и сказал:
— Сеньор, если вы боитесь, вы можете воротиться. Молодой человек вздрогнул. Ему стало стыдно своих недавних мыслей и досадно, что генерал отгадал их.
— Генерал, — отвечал он, — вы дали мне честное слово, и мне нечего бояться. Проходите, сделайте милость, или позвольте мне пройти вперед.
— Благодарю за доверие, — сказал генерал, протягивая руку французу. — Клянусь, если вы останетесь недовольны переговорами, то это будет не моя вина.
— Благодарю, сеньор, — отвечал Луи, пожимая ему руку.
Индейцы между тем спокойно ожидали окончания этого разговора. Затем все пятеро молча пошли по стану и через несколько минут достигли палатки большей, чем прочие, при входе в которую пучок длинных копий, украшенных красными знаками, был всажен в землю — знак, что это палатка предводителя. Они вошли. Внутри не было никакой мебели, несколько бычьих черепов заменяли стулья. Все уселись на этих не совсем удобных сиденьях. Наконец генерал, подумав немного, посмотрел на графа и сказал ему довольно резко:
— Ну-с, сеньор, на каких условиях вы согласны сдаться?
— Извините, сеньор, — отвечал молодой человек, — мы не согласны сдаваться ни на каких условиях. Вы, кажется, изволили забыть, что именно вы вызвали меня сюда и" хотели предложить некоторые условия. Не угодно ли вам будет изложить их?
За этими словами последовало молчание. Дон Панчо Бустаменте был сам слишком храбр, чтоб не уважать этого качества в другом. Гордый и уверенный вид молодого человека понравился ему, и он сказал ему с поклоном:
— Ваше замечание совершенно справедливо, сеньор?..
— Граф де Пребуа-Крансе, — отвечал француз также с поклоном.
В Америке, этой стране равенства, дворянства не существует, по крайней мере, по мнению людей, там никогда не бывавших. Титулы там совершенно не известны. Но вряд ли есть другая страна, где столь прельстительно это дворянство и эти титулы. На графа или маркиза, путешествующих по Америке, жители смотрят как на людей высшей касты, чем прочие смертные. И сказанное нами относится не только к Южной Америке, где по установившемуся закону всякий кастилец — дворянин, а потомки испанцев имеют право на дворянство. Нет, в Соединенных Штатах особенно сильно это влияние титулов. Бессмертный Фенимор Купер раньше нас заметил это. Он рассказывает, какой эффект произвел один из героев его рассказа, который, бежав в Англию во время революции, вернулся оттуда с титулом баронета. Эффект был невероятный, и Купер простодушно прибавляет, что янки гордились этим.