Великий тес
Шрифт:
Атаман Перфильев выбежал из острожка за надолбы, едва узнал среди всадников Ивана Похабова. За ним с ружьями выскочили полдюжины казаков. Иван спешился.
— Все живы! — поспешно успокоил товарища. Почувствовал, как тот подрагивает от догадок и переживаний. Приглушенно пробормотал: — Только удержать при себе не смог! Втроем бежали в дальнюю службу.
— Бросили! — выдохнул Максим и сжал рукоять сабли так, что побелели суставы пальцев.
Иван замялся, пожал широкими плечами. Думал, как ответить.
— Много грехов покрывал я брательнику. Прогневил
За полторы недели, что проездил Иван в бекетовское зимовье, к острогу ни разу не подступали ни тунгусы, ни буряты. Дозор атаман выставлял только на ночь. Днем на сторожевой башне маячил один казак. Пользуясь миром, все остальные с утра до вечера стучали топорами и ставили острожины. Еще издали Похабов отметил про себя, что Максим времени не терял и хорошо укрепился.
Семейка Шелковников распродал почти весь казенный товар. Со всякой мелочишкой выезжал в улусы и кочевья вызнать нужды здешних людей. Ему было известно, что Фролка с кем-то сговорился о встрече, вышел из острожка налегке и пропал. Тело его нашли три дня назад. Он был раздет и обобран. Может быть, упал с крутого берега и убился, а мертвого обобрали. То ли убили и ограбили? Ни слухов, ни следов пока нет.
Перекрестился Иван, оглянулся на сопровождавших его косатых молодцов. Отпустить их без угощения значит обидеть. Ввести в острог — высмотрят то, что им знать нельзя.
— Надо бы как-то одарить и отблагодарить! — кивнул на балаганцев.
— У меня для гостей есть место доброе! — повеселел от тягостных дум атаман. — В виду острога, за надолбами. — Он поманил рукой молодого казака и приказал: — Баню затопи! Пришли ясырку. Скажи, чтобы мясо варила на костре! Да атаманше скажи, чтобы налила вина во флягу!
Атаман подошел к сопровождавшим Ивана молодцам. Спешившись, те сидели на корточках, не выпуская из рук уздечек. Перфильев взял повода трех коней, повел их к коновязи. Здесь, за надолбами, в тени низкорослых несрубленных берез был длинный стол из полубревен с низкими скамьями из валежин.
— Баня-то им зачем? — удивленно спросил его Иван.
— Баня тебе! — коротко ответил Перфильев. — Им угощение!
Оставив возле гостей казака с ясыркой, Максим повел товарища в свои покои. У приказной избенки его ждала Анастасия. Среди работных, ставивших острожины, он приметил незнакомых людей. Спросил:
— А это кто?
— Воровскую ватагу поймал, — властно усмехнулся Перфильев. — Много их тут ходит. Остановить, по малолюдству, трудно. А этих Бог привел прямо в руки. С промыслов плыли. Где были, говорят путано. Последняя грамотка получена в Тобольске пять лет назад. Сулили дать десятину мне. — Атаман бросил на товарища плутоватый взгляд: — А я заставил их острог строить. Отпущу с тобой в Енисейский. Так будет верней.
На Ореховый Спас, в конце
За две недели, что продержал промышленных атаман, неприязни между ними и служилыми поубавилось. Простились они как друзья. Пока виден был острожек на горке да люди на берегу, в стругах помалкивали. Как скрылось все из виду, промышленные запели.
Перед Шаманским порогом, как раз возле прежней засеки у могилы Вихорки, плывущие встретились с полусотней казаков под началом Василия Черемнинова. Пятидесятник вернулся с Лены от Бекетова вестовым, отгулялся и теперь шел знакомыми местами на перемену Максиму Перфильеву.
Старых служилых в отряде было не больше десятка, остальные — переведенцы из Красноярского острога, брошенного и срытого по царскому указу.
— Браты Максимку не жалуют, — предупредил Черемнинова Похабов. — Всю зиму в осаде просидел.
— Бойся не бойся!.. — выругался пятидесятник. — От судьбы не уйдешь.
За устьем Илима два легких струга Похабова стали нагонять отряд служилых, они останавливались на местах их ночевок, спрашивали про них у тунгусов на урыкитах. По всем приметам, впереди плыл сотник Бекетов со стрельцами. Он спешил домой с дальних и многолетних служб. Иван пересаживался с кормы на весло, погонял промышленных, но догнать стрельцов так и не смог.
Струги прошли мимо каменных быков на устье Ангары, мимо плещущих волнами отмелей и долгой песчаной косы, вышли в спокойные, медлительные воды Енисея. На острове ниже устья путники опять застали брошенный табор с не выстывшей еще золой костров.
— Отпусти ты нас, христа ради! — жалостливо взмолился передовщик воровской ватаги. В пути от Братского острога сын боярский да целовальник сдружились с промышленными, поняли их беды и заботы.
В ту сторону, встреч солнца, ватажка обходила казачьи станы и секреты от самого Тобольского города так, как везла за собой припас ржи втрое. Сверх пятнадцати пудов ржи на человека и сам Похабов не раз брал десятину. Рожь берегли, потому что уходили не на год и не на два. Передовщик хотел отдать цареву десятину в Тобольске, откуда имел наказную грамоту пятилетней давности.
У Так надежней! — согласился Иван. — Да только как я вас отпущу? Перфильев в описи указал, что плывем мы с промышленными.
— Скажешь, сбежали! — простецки взглянул на сына боярского передовщик. — Что для государя десяток соболишек? А для овдовевших семей за Камнем — спасение. Треть ватаги погибла на промыслах. Кто от зверя, кто от тунгусского самострела. Были и стычки.
Уговорили-таки промышленные служилого. Уже и Семейка вступился за них:
— Да отпусти ты их с Богом!
На свой страх и риск они уплыли в густых осенних сумерках, будто бы тайком.