Великое Лихо - 2
Шрифт:
Ныне же все вновь местами поменялось. Хорсов волк сказал: "Пришло время деяний!", и радостью зажглись лица людские, но для Луни это значило вновь с Руной расставаться, вновь в неведомые края, в далекие далека путь держать, а потом ещё и в Черный лес идти, ради рода человеческого на погибель верную.
Нет, Луня не боялся, но словно выбор встал перед ним: либо счастье на короткий миг, либо почти неминучая смерть, но спасение для всех людей земных... Тяжко!
Луня встал и почти никем не замеченный, вышел из избы. Лишь Шык, что-то растолковывавший Птаху, бросил украдкой взгляд на поникшего ученика, но и он ничего не сказал, не остановил, не окликнул.
На дворе уже совсем рассвело. День
Луня обошел избу Корчей, присел на колоду для колки дров, стал бездумно смотреть на чуть просвечивающий сквозь пелену облаков Яров лик. Вскоре пошел мокрый снег, и лес сразу наполнился шорохом, что издавали бесчисленные множества мохнатых снежинок, задевающих о голые ветви деревьев.
Неожиданно сзади раздались осторожные шаги - будь-то кто-то подкрадывался к оленю, мирно щипавшему траву в перелеске. Луня напрягся, но за оружие браться не стал, чуял, знал, кто это.
– О чем печаль твоя? Пошто ушел, сидишь один, ровно и не рад ты мне? раздался за спиной самый желанный для молодого рода голос. Луня повернулся, вскочил, обнял Руну за плечи, прижал к себе, горячо заговорил, путаясь в словах:
– Все время, как увидал я тебя первый раз, только о тебе и были мысли мои! А когда тут нам встренуться довелось, чуть сердце не зашлось от радости! Но... не знаю я, как говорить с тобой... И что родичам твоим сказать, не знаю... Была б воля моя, взял бы тебя и увел, далеко-далеко, туда, где никого нет, дом бы срубил, поле выжег, и стали б мы с тобой жить, горя не зная... Но ведет меня судьбина, словно телка на веревочке. Только повидались - и вновь уходить надо, ведь тот день, в который Битва Богов свершиться, он завтра будет, а нам ещё к месту поспеть... Видать, навечно расстанемся мы с тобой... Руна.
Луня замолчал, ещё сильнее прижал к себе девушку и замер, а белый снег покрывал их пушистым покрывалом, словно пуховой шалью. И не было в этот миг на всей Земле человека счастливее Луни, и, как сам он думал, не будет никогда.
– Ты... Ты меня с собой возьми...
– вдруг прошептала Руна, чуть отстранилась, внимательно посмотрела в Лунины глаза и улыбнулась: - Я ведь без тебя больше не смогу жить! Совсем не смогу! Не говорил тебе никто дядько Птах, он нарочно... Ну, про тебя говорил, что, мол, родичам нам станешь, и все другое. Он думает, что уйдешь ты, а сам с моей матерью уговор держал, чтобы мне за Выйка выйти, чтобы род наш больше стал. И Выёк все время вокруг вьется, проходу не дает. Он тебя привел, а Птах ему сказал: "Дурень, сам ведь себе все порушил!". А коли уйдешь ты с волхвом и вагасом этим чернявым, меня точно за Выйка отдадут, и осени ждать не станут. Возьми меня с собой, я ж все могу - и кашу варить, и за ранетыми ходить, и из лука стрелять, и чародеить даже, немножко... Возьми, любый мой! Возьми, а то жизни я себя лишу, слышь, нет?!
Руна отшатнулась от Луни, резко обернулась, отчего её недлинные косы разлетелись по сторонам, и убежал в избу. А Луня остался, один, под снегопадом, огорошенный тем, что услыхал он, и ещё больше - той верой в него, которая звучала в Рунином голосе. Она просила, но как будто уже уверена была - возьмет. И Луня решил: "Костьми лягу, все сделаю, в ногах у Шыка валяться буду, - а Руна с нами пойдет. Раз такое дело, то не жить ей с бурундуками этими. Это ж надо - родня, а хуже воронья!"
Через некоторое время, успокоившись, Луня вернулся в избу. Тут шло обстоятельное толковище. На столе был расстелен Чертеж Земель, и склонившиеся над ним Шык, Зугур, Птах, Выек и Улла прикидывали, как лучше выйти через нору корневиков к Обуру, как потом, после возвращения с Той Стороны, опустив Ярову колесницу по ту сторону Серединного, попасть от Старого Дома Корчей на Великом Ходу в Черный Лес. Свирга и Ваят, решив, что не их ума это дело, хлопотали у очага, затевая утряню, а грустная Руна возилась с малышами, обряжая их в одежки после сна.
Луня, стряхнув у порога снег с головы и одежды, подошел к Шыку, подергал за рукав:
– Дяденька! Слышь-ка, дяденька, поговорить хочу, выйди следом!
Шык недовольно покосился на Луню, потом вздохнул и сказал, обращаясь к Корчам и Зугур:
– Однако, к обеду двигаться нам надо будет. Не откажут ли хозяева добрые в припасе съестном и одеже теплой - под небесами, думаю, холоденько нам придется.
– Да что ты, родович!
– Птах по-бабьи всплеснул руками: - Нешто мы нелюди какие! Чтобы своих, да ещё на дело небывалое идущих, и без припасов отпустили? Не сумлевайся, Шык, все дадим, все, что надо! И до холма этого, с тремя камнями, вместе пойдем, а там уж и попрощаемся!
– Ну, благи вам дарю, хозяева, от себя и от обоих моих спутников.
Волхв умолк, скатал Чертеж Земель, сунул его в котомку, кивнул Зугуру и негромко сказал:
– Ты прикинь, чего брать, а чего нет, все ж луну целую под небесами мчаться, туда-назад, да там день-другой, так что бери с запасом. А я пока с Луней потолкую, чего-то засмурнел он совсем.
Волхв вслед за учеником вышел на крыльцо.
– Ух ты, снегу-то! Как зимой!
– Шык подхватил ладонью пушистый хлоп снежинок, дохнул на них, брызнул на Луню талой водой: - Чего грустишь, парень? С Руной что неладное? Али уже Поруг вас попутал?
– Я...
– запинаясь, начал говорить Луня: - Я просить хотел... Пусть она с нами... ну, с нами идет, а? Тута ей... не жизнь, Птах её за Выйка отдает, он и со Свиргой уже уговор держал. Груй-то в немощи, его и не спросят. А Руне я мил, она сама сказала. Вот я и хочу её с собой взять! Ведь не обузой она нам будет!
– Не обузой, говоришь?
– Шык прищурившись, посмотрел на Луню, потом хмыкнул: - А как две семидицы в Яровой колеснице туда, да назад столько же ехать прикажешь? Слово бранное не скажи, нужду без оглядки не справь! Да и потом...
– Да ведь не беда это все, дяденька!
– перебил Луня волхва: - Бранных слов ты и так не говоришь, а только Зугур, а на нужду чужую смотреть никому охоты нет, всегда отвернуться можно! Зато Руна и кашеварить может, и чародеить чуток, да и лук ещё один нам лишним не будет! Почему ты не хочешь брать её, дяденька? Вот коли останется она, это-то точно бедой обернется!
Волхв нахмурился:
– На зело опасное дело идем мы, Луня! Нам такое предстоит, какова ещё ни одному смертному не доводилось свершить. А ну как чего с Руной приключиться, упаси нас всех от того тресветлые боги? Я себе этого никогда не прощу, а уж ты-то сам - тем паче! Об этом ты думал? И потом - с чего взял ты, что Корчи её с нами отпустят? А?! Девку на верную погибель виданное ли дело! Ясно, что не отпустят, тут и говорить не про что...
– Они её отпустят, и Руна пойдет с нами!
– упрямо и твердо сказал Луня, глядя волхву прямо в глаза. Шык на миг вспыхнул, гневом плеснули его зраки, но вдруг волхв так же быстро успокоился, и лишь усмехнулся в ответ на дерзкие слова ученика:
– С нами, говоришь? Ну-ну...
Вернулись в избу. Тут уже вовсю суетились Корчи и Зугур - набивали мешки копченой птицей, вяленным мясом, укладывали туески с топленым жиром и кожаные мешочки с кореньями и травами. На лавку у стола свалили в кучу балахоны из оленьих шкур, меховые штаны, шерстяные вязанные рубахи и рукавицы.