Великое Нигде-1: Побег из Шуршенка
Шрифт:
Процесс гибели отряда ГМО мелькал перед глазами отрывистыми и до отвращения яркими и отчётливыми кадрами, преимущественно в кровавых тонах. Вот живой, цельный человек, с которым он минуту назад разговаривал, а через мгновение вместо него - растерзанные куски, разбросанные по кустам. Будто по пазлу невидимым снарядом влепили. Такая панорама смерти до самой смерти преследовать будет.
Как молотком стучит в ушах, и всё тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах…
На подходе к Зелёной Цитадели Броккен увидел мужика в жёлтой футболке с изображением зловещего чужого в его классической позе эмбриона с зелёной подсветкой. Под чужим красовалась чёрная надпись: “Чужой - главный ксенофоб научной фантастики!”. Мужик куда-то шёл. Кажется, он из соседнего дома, Нойшванштайна. Броккен, несмотря на пережитое, а может именно из-за него, почувствовал сильнейшее раздражение. Что за идиотская надпись у мужика на футболке? Это такая шутка? Да и у мужика вечно вид такой довольный, как у идиота. И рожа противная. Аж бесит. Каким надо быть напрочь отмороженным гиком, чтобы носить футболку с персонажем давно забытых дней? Кому сегодня нужен этот чужой? Чужих и без него хватает.
Засмотревшись на футболочного чужого, Броккен ступил во что-то неприятно податливое, мягкое и густое. Предчувствуя недоброе, Броккен посмотрел вниз. Предчувствия не обманули. Дерьмо. В буквальном смысле слова. Вот дерьмо! Да уж, зло на каждом шагу, смотри, не вляпайся в него. А это к тому же очень пахучее зло. Злоехучее. То ничего не происходит, то всё разом липнет.
Броккен беспомощно оглянулся в поисках травы. Костяная парочка уже успела куда-то сдриснуть. Вот кому ботинок в чистку бы отдать. Забвение, знаете ли, очищает от любого дерьма.
Усердно обтерев подошву о край бетонной полосы, охватывающей Зелёную Цитадель, Броккен поднялся на восьмой этаж, хотя настроение у него было что ни на есть подвальное. Хотелось запереться в подвале и ужраться в соплину. Почему в подвале? А потому что настроение такое.
Поднявшись на восьмой этаж, Броккен тут же столкнулся с МегаЗадом, который устроил засаду на своём излюбленном месте в тупике коридора, у открытого окна.
Ещё бы не у открытого. За курение у закрытого окна госпожа Чечевичка сожрала бы МегаЗада, кстати, с merde. Но сперва бы с истошными воплями: “ПОМОГИТЕ!! ГОРИМ!!” отчаянно избила красными сапогами, которые госпожа Чечевичка всегда носила с собой, банановой связкой перекинув через плечо, на тот случай, если МегаЗаду вздумается курить, не открыв окна. И заодно кормила сапогами птиц.
Один раз госпожа Чечевичка уже провернула такое. После избиения МегаЗада госпожа Чечевичка безжалостно смешала его с грязью, развернулась и унесла сапоги в свою квартиру. Бедный МегаЗад, и без того тощий и болезненный, от пережитого шока едва не бросил курить, но вовремя опомнился. Госпожа Чечевичка едва не лишила МегаЗада единственной радости в его нелёгком и одиноком быту.
МегаЗад покойно дымил сигаретой в ожидании жертвы и, величественно сложив худые ручонки на впалой груди, запахнутой в вызывающе драный халат, скорбно смотрел в окно. Обернувшись на звук шагов, МегаЗад до неприличия искренне обрадовался появлению жертвы.
– Здоров, сосед! Как жизнь, сосед, как дела? – МегаЗад совершил напористую разведку боем.
Голова синекожего МегаЗада, лысая, огромная и репообразная, мелко тряслась от предвкушения безнаказанно выговориться.
– Норм, – сухо ответил Броккен, у которого не было ни малейшего желания слушать, как безнаказанно выговаривается МегаЗад.
– Там чё, опять эти голожопые серожопики на своём утюге припёрлись? Я видел, как они приземлились на своём пустыре и за высоким забором спрятались. А потом смотрю, ты оттуда выходишь. Так я уж решил вторую выкурить, чтоб тебя дождаться. Ты чё, сосед, этих звезданутых мутантов не испугался? Они же того, всех подряд похищают.
– А я кустами.
МегаЗад коротко и равнодушно мыкнул и со свойственной ему деревянной прямотой переключился на свои дела:
– Сосед, ты не представляешь, сколько вокруг мудачья! Я сам только недавно начал это осознавать. И всё это мудачьё так и норовит использовать меня в качестве унитаза. Лезут и лезут со своими негативными признаниями!
– Какими ещё негативными признаниями? – машинально спросил любопытный Броккен.
Ему очень нравилось, когда собеседник рассказывает какие-то подробности о себе и вообще что-то новое, хотя, казалось бы, норму историй на сегодня Броккен с лихвой перевыполнил на десятилетия вперёд. Истории были его слабостью, наверное, оттого, что он сам никак не мог сочинить интересный сюжет для книжки. Все надумки виделись второсортными и скучными.
МегаЗад был не из тех, кому надо повторять дважды. Броккен, мающийся в поисках сюжета, проглотил наживку, и МегаЗад приступил к безнаказанному выговариванию:
– Да вот припёрся ко мне недавно Стеблан Сморчков со второго этажа. Ну, симпсон этот. С бутылкой, разумеется. Тыщу лет с ним не общались, а тут припёрся. Говорит, прикинь, Абразовский миллионером стал! Возмущается, да как так, говорит, да за что?! Он же, кричит, набитый дурак, а разбогател! Не иначе как наворовал! Вот, кричит, дуракам везёт! А я вот умный, кричит, а попробуй чего украсть, так меня мигом повяжут! А я, сосед, знаешь, что ему сказал? Знаешь что? Я ему говорю, хошь, я тебе в лоб звездану? Обиделся - ушёл. Эта ещё краля на днях приходила, с седьмого этажа, Какан Сакан. Я про себя называю её Верховной Ведьмой седьмого этажа. А коридоры у нас тут длинные… Хе-хе. Говорит, у меня по вечерам лучшие умы этажа собираются, обсуждаем искусство, политику. Меня к себе звала. А я ей, знаешь, сосед, что сказал? Знаешь, что я ей сказал, сосед, а? Сказал, я тебе сейчас руку выверну. Ну откуда у этой дуры ум, чтобы что-то обсуждать? Один негатив только люди приносят с собой. Потом ещё кто-то приходил зачем-то, не упомню уже, но я предложил ему врезать сковородой по его тупой роже. Больше никто из них ко мне не приходил. Мигом зауважали!
У Броккена возникло желание врезать этому синему хлюпику по его огромной синей и пустой башке, смять её, как яйцо, раздавить эту башку ногами, как мерзкого, надутого синежопого таракана-мутанта. Тем более настроение было подходящее, впечатлительное. Броккен покрепче сжал кулак и отвёл руку, намереваясь от всей души молодецки хряснуть МегаЗаду по зубам, но услышал голос брата:
– А, вернулся! – с облегчением воскликнул Гербес. – А то ушёл и пропал! Нет и нет! Я уж думал, тебя пришельцы на опыты похитили. Здравствуй, МегаЗад. Как дела?
МегаЗад затушил сигарету в грязно-серой консервной банке из-под ананасов.
– Очень плохо, Гербес, вокруг одно мудачьё. Знаешь…
– Знаешь, МегаЗад, нам пора, – мягко, но решительно прервал его Гербес. – Ещё наговоримся: за жизнь покалякаем, за мудачьё... Всё думаю, как бы к тебе заскочить, пирожковым пивком угостить, да всё некогда, то то, то не то.
МегаЗад что-то буркнул и, сунув руки в карманы своего полосатого халата, зашуршал тапками по коридору. От шуршания явственно веяло прелым фатализмом, запущенным злым роком и давно не стиранным нигилизмом.
– Я уже хотел втащить этому мудаку, – сообщил Броккен злым голосом, стаскивая ботинки в прихожей. – Какая всё-таки самодовольная жаба!
– Грудная?
– Почему грудная? Устами грудной жабы говорит истина, а тут… вполне ополовозревшая жаба.
– Не принимай близко к сердцу, – посоветовал Гербес.
– Какого хера ты с ним весь такой вежливый, обходительный? А на меня постоянно орёшь.
– Да тут всё просто, – охотно объяснил Гербес. – Мне на него насрать, а на тебя совсем не насрать, вот и всё. Да и с мудаками лучше быть вежливым, они на это постоянно клюют. Они же несчастные, неприкаянные, им, как и всем, уважение, внимание нужно, а всего этого у них нет, потому что они мудаки. Вот и ходят мудаки по мудацкому кругу, мудями потряхивая.