Велькино детство
Шрифт:
Велька с внутренним содроганием потянул за верёвку и – о ужас! – увидел, что от большей части Южной Америки ничегошеньки не осталось.
Потери были колоссальны и невосполнимы. Погибла половина Бразилии. Почти вся Аргентина была предана огню. Не осталось ни сантиметра от узкого жёлтого червяка Чили, и… самое страшное – напрочь сгорел Уругвай.
Волшебная страна, обещавшая ему так много в мечтах, погибла в огне, погибла от его собственной руки. Погибла, не выдав ни одной, даже самой маленькой тайны.
Велька ещё раз шмыгнул носом и, повернувшись,
По причине счастливого исхода он отделался лишь трудовыми работами по уборке туалета. Карту так и оставили висеть, только прожжённую дыру дедушка закрыл новым большим календарём. К географии же с тех пор Велька стал охладевать и в туалете больше не засиживался.
Впрочем, он ещё раскрыл карту мира. Сразу же после летних каникул, осенью, на первом же уроке географии Велька тщательно изучил страны Южной Америки. Но всё было зря.
В школьном атласе в Уругвае не было ничего необычайного. Те же реки, те же горы, те же озёра и те же города, что и в соседних странах. Не хуже и не лучше. А вот тому главному, что его манило и околдовало тем летом, что будоражило его фантазию и не давало покоя, – этому на карте мира больше места не было.
Бричка-катапульта
Дед у Вельки был и конюхом, и механизатором. Раньше, ещё задолго до Вельки, в механизированной бригаде было много лошадей, и была она тогда больше «лошадизированная». Потом коней сменили тракторы и комбайны. Но когда дед наведывался в бригаду – непременно в старом пиджаке и картузе с треснутым козырьком, – то обязательно заглядывал и в конюшню.
– Мальчик головой мотает, – говорил он озабоченно, – ты б, Лексей Петрович, его ветеринару показал.
– Давно собирался, – отзывался конюх, давний дедов знакомец. – Ты, Иван Степаныч, не волнуйся.
И они садились на лавочку в тенёчке, заводя долгий разговор. Солнце тем временем убегало высоко в синее небо, и столбик термометра полз всё выше, а Велька уходил в парк – лазить по тракторам и комбайнам. Он вставал на облепленные засохшей грязью приступки «Беларуси», заглядывал сквозь бликующие стёкла в кабины. Потом спрыгивал и сосредоточенно изучал толстые рёбра протектора на больших задних колёсах, становился на ось и обжигал ладони, касаясь высоких, выкрашенных синей краской крыльев.
Жаркий желток солнца застывал в зените, и воздух лениво плыл над тускло блестящими железными ежами борон и косилок. Велька садился тогда в большой тракторной тени и бездумно ковырял землю подобранным здесь же сточенным болтом или гнутой железкой неизвестного происхождения. В тени было прохладно и сильно пахло мазутом, солидолом и соляркой.
Самой большой удачей было, когда в парк заезжал «Кировец». Жёлтой громадиной он возвышался над синими «ДТ» – тракторами «Беларусь», – и Велька тогда не отлипал от него. Огромные его колёса были раза в три выше Вельки, а наверх, в кабину, вела настоящая лесенка из железных скоб.
К превеликому Велькиному сожалению, покататься на «Кировце» ему так и не удалось, зато на «ДТ» он ездил не раз. Он сидел в высокой кабине, упираясь деду в бок, а земля внизу подпрыгивала и покачивалась и медленно плыла под ними назад. Но больше всего Велька любил ездить на телеге-бричке.
Как колхозник и бывший конюх дед нередко брал её – отвезти зерно на мельницу или фураж на складе получить. Но частенько пользовался он колхозным гужевым транспортом и в корыстных целях. Противоправные дедовские действия заключались в расхищении народного имущества – разорении колхозных полей.
Все эти пространства, где дед провёл почти всю жизнь, отдельно от себя он уже не воспринимал и захаживал, как к себе домой. К тому же незнакомых сторожей у него не было – все друзья, кумовья или знакомцы.
Чаще всего они с Велькой косили клевер, ломали подсолнухи и кукурузу. Потом засыпали похищенным клевером пылающие жёлтыми языками обугленные колёса подсолнухов и толстые початки кукурузы и долго-долго ехали по раскалённой пыли грунтовок.
Когда Вельке надоедало сидеть рядом с дедом и хлопать вожжами, он перелезал назад и зарывался в клевер. Подбив под голову пару початков покрупнее, он запускал в рот клеверинку и принимался глазеть на облака.
Но была у деда с бабушкой и дача – кусок пахотной земли, который отвёл им колхоз. Там никто не ставил домики и не жил, как городские, а просто сажали скучную картошку, тыквы, кабачки, подсолнухи, арбузы. Посреди дачи торчало пугало – палка с консервными банками. Оно грустно болтало изодранными рукавами старенькой бабушкиной ночнушки и чуть позвякивало жестянками на ветру – общаясь с такими же печальными соседями на других участках. Вороны обычно любили отдыхать на нём, обозревая окрестности: не идёт ли какой человек?
Периодически дед с бабушкой выезжали туда – прополоть картошку и поглядеть, не случилось ли чего. Вельке же и его двоюродному брату Витьке приходилось исполнять трудовую повинность.
В тот день они тоже собрались на дачу. Вельке совершенно туда не хотелось, тем более что они с Витькой только что смастерили отличные луки из двух ветвей ореха и толстой лесы и пять штук стрел из обструганного штакетника, и им не терпелось всё это испытать.
– Куриные перья – это, конечно, не то, – говорил Велька с сожалением, распиливая вдоль кургузое перо лезвием из дедовской бритвы. – Надо бы маховое перо из крыла дикого гуся или хотя бы ястреба-тетеревятника. Ты откуда их взял, Витька? Из подушки?