Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
Шрифт:
скапливают силы и потом выплескивают. Хранят во всяких жезлах, амулетах, кольцах. Многие колдуны, акудники, чаровники укрываются в горах и сотни лет
набирают силы. Вот только часто забывают, зачем. Если такой колдун выходит в
земной мир – он поистине могущественен, пока не истратится. Если в горе
помирает, магическая энергия обращается в золотую или другую жилу – зависит от
магии. Только копать далеко. Есть еще способ – быть проводником, но это уже
другое…
Корво
поросль на лице, нос морщится, иногда из скривившегося рта раздается глухое
бормотание.
– А вот еще… Чего ты в Веллоэнс собрался? Ладно я – без имени, без племени, без молодости. Зачем квест этот? Тебя принудил кто, или стяжание зовет? Опасное
путешествие ведь. Через Турмагу бы проскользнуть, а там – горы, за горами –
Вторая Земля – кто знает чего в ней?
Волхв вздохнул. Молча лежал на тюфяке, закинув руки за голову, глаза
смотрели в купол шатра. Ветер понемногу стихал, темнело. Опять раздался вздох.
В надвигающейся темноте Корво показалось, что по щеке Авенира скатилась слеза, оставила мокрую дорожку. Резко выдохнув, юноша поднялся.
– Пойду, осмотрюсь. Слышал, трава здесь редкая растет, ночью вылезает -
может, разживусь. Да и покумекать, куда утром идти, пока звезды видно.
От дневного жара не осталось и следа. Над головой черное угрюмое небо, пугливо мерцают звезды. Нир шел, не замечая ветра, предоставив ногам выбирать
путь. Иногда шумно вздыхал, мысли беспорядочно блуждали, хотелось зарыться в
песок и исчезнуть. Иногда нога спотыкалась о вылезшую из песка ветку, выводя
все тело из транса, заставляя судорожно восстанавливать равновесие, а потом опять
– шаги и вздохи.
Прошел час, другой. Юноше надоело идти, ноги гудели, не привычно после
твердых дорог брести по вязкому песку. Авенир согнул колени, откинулся на спину.
Перед глазами чернела пустота, холодная и неприветливая.
Упиваться ниоткуда взявшимся горем помешала травинка. Колеблемая ветром, она щекотала лицо волхва, мешала пребывать в забытии, обращала на себя
внимание и заставляла быть в этом непонятном мире. Душевная горечь сменилась
гневом.
– Да что же это? Даже в пустыне не останешься с собой наедине.
– Это плохо?
Нир резко вскочил, обернулся. В трех шагах от него на поваленном дереве
сидел некто в балахоне. Наклонившись, он что-то чертил тонкой золотой тростью
на песке. Запястья мужчины замотаны тряпицами. Юноша встал. В голосе
незнакомца чувствовалась власть и мир, на душе стало необычайно спокойно.
– Кто ты и откуда? Как твое имя?
Авенир отметил, что голос его стал тоньше, а слова
сгустившемся воздухе. Кроме этого юноша был уверен, что вокруг на пару верст
был лишь песок – ни травинки, ни бревна, ни души.
– Я отшельник, всеми пренебрегаемый. Я – забытый царь. Я – источник живой
воды, питающий вселенную. Меня не принимают, потому что мой лик отражает
внутренность смотрящего, обнажая его душу. Если хочешь, я – это истина, которую
ты ищешь и, в то же время, не хочешь обрести.
Незнакомец перестал чертить знаки и распрямился. Видом походит на могучее
дерево, измученное жаждой и дикими ветрами, но не сдавшееся, цепляющееся за
жизнь всеми силами. Капюшон скрывал лицо, в голосе человека волхв уловил
насмешку:
– Можешь и ты посмотреть мне в лицо, если осмелишься.
Авенир сглотнул. Отшельник излучал покой, но в сердце что-то екнуло. Он
пытался понять, что вызывает такие смешанные чувства.
– И… что будет, если я осмелюсь?
– Ты узнаешь истину о себе. Вряд ли она тебе понравиться, если вообще
сможешь понять, что увидел. Люди создают свою правду и влюбляются в нее, прирастают всей душой. Но их правда – лишь искаженная грань моей истины.
Юноша неуверенно приблизился. «Сбивчивое дыхание и дрожащие руки
наверняка выдают тревогу. А если этот пустынник поработит меня? Но, может
быть, безумец говорит что-то значащее?» – Нир скинул капюшон.
На месте головы вертелся темный сгусток, сквозь потоки черноты
проглядывал человеческий череп, от лба к виску пролегла широкая трещина. В
глазницах светились лиловые огоньки. Они увлекали Авенира, пленяли сознание и
вскоре юноша впал в забытие – исчезла пустыня, чернота и отшельник. Перед ним
седой старик нес огромный заплечный мешок. Тюк возвышался над беднягой на
метр, потертая ткань прорывалась, из нее свисали ветхие кости, обглоданные
головы, съеденные ржавчиной ножи. Глаза у старика белые, как у вареной рыбы, руки и рот связаны кожаными ремнями, утыканными короткими черными иглами.
Старец медленно передвигал ноги, не замечая, как кровь стекает с лица и запястий.
Неимоверная тяжесть давила на плечи и чем больше мужчина напрягался, тем
сильнее вздувались и пульсировали вены, кровь разбрызгивалась мелкими каплями
в воздух, пачкала одежду. Вместе с ней уходила и жизнь. Мужчина споткнулся и, шатаясь, упал. Видение расплылось, исчезало, превращаясь в утреннее марево.
Волхв очнулся. Незнакомец по-прежнему сидел на бревне, накидка закрывала
лицо, трость двигалась, рисуя замысловатые знаки. Юношу мутило, переборов