Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Шумеляк Андрей Мирославович

– Сначала сожру мага, а рыжую скотину на сладкое!

Авенир зажмурился, вскинул перед собой руки, напрягая все силы, пытаясь

вспомнить слово силы, а может и защитить себя от ужасных клыков. Прошла

секунда, другая. Волхв открыл глаза.

Дябда висел под потолком, безвольно дергая лапами. Корво вперил взгляд в

полумрак, пытаясь понять, что же происходит. Смотрел то на ящера, то на волхва.

– Это ты его так?

Юноша изумленно отвечал:

– Не

знаю. Я ничего не сделал.

– А что тогда?

Тварь таяла на глазах. Мощные костяные пластины истончались, переходя из

серого в черный. Живот прилип к хребту, глаза побелели. Через несколько минут на

полу лежал скелет старика. Пустые глазницы отрешенно смотрели в потолок, пальцы скребли пол, кожа растрескалась, обнажив кости и иссохшие внутренности.

В зале становилось жарко, раздался удар, плиту расколола горящая поперечина.

Корво с Авениром бросились к выходу.

С неба сорвалась крупная капля. Тут и там падали прозрачные валуны,

каждый раз взрывая тяжелую землю. Влага переполняла ямки и сливались в

мутные ручейки, оставляя после себя извилистые канавки. У капища полыхали

костры. Языки пламени лизали стены, подбирались к крыше. Онагр закидывал

палати огненными комами, катапульты метали пропитанные смолой бревна, валуны. Из бушующего пламени вырвалось две фигуры, выбежали на поляну и

рухнули в пяти шагах от стен. Тут же шестеро святичей оттащило их в просторную

палатку.

Молодой чародей вышел на улицу, подставил лицо и плечи теплому солнцу. На

месте дворца дымилась пустошь, валялись обугленные доски, песок, чернели

осколки камней. Едва освободив Дольснею, святичи принялись восстанавливать

Карапух – стучали молоты, освобожденные гоготали, поправляли избы,

растаскивали по бревнышкам завалы, другие запрягали быков, готовились к пашне.

К юноше ссутулившись, с замотанными до локтей руками, подошел Корво:

– Пришел в себя? Двое суток проспал. Хорошо, что на нас отравленный воздух

не сильно действовал. Тулая жалко, испарений не перенес.

Сердце пронзила колющая боль. Авенир вдохнул, борясь с подступающим к

горлу комом:

– Тулай спас нас. Разъяренный змей бы вылез из логова и святичей передавил.

Хунн в ту ночь и так должен был к своему богу отправиться. Дябда его сожрал, сам

став жертвой бога джунгаров. Дух Джунга берет, что хочет. И никто еще его не

остановил. А супротив бога какой-то демон-изверг словно против меня полевой

тарбаган.

– Ну-ну. Тарбаган, чай, посильнее тебя будет.

Рядом выросла громадная тень. Перемотанный тряпицами Сивуш

медленно

подходил, руки опирались на посох, лицо украсил уродливый шрам, голова

замотана, повязка закрывает левый глаз.

– Дал мне Гроумит еще пожить на этом свете. Ягода меня из кусков собрала, не

знаю, какими силами к жизни вернула. Сказала, с таким здоровьем через месяц уже

на коня можно.

Авенир просиял:

– Да ты же крепок, как бизон! От тебя копья отскакивают!

– Крепок, да не бог. Спасибо тебе волхв, освободил Дольснею от гнета

джунгар и изуверов.

Юноша потупил взор:

– Тулая благодари. Вы, святичи, сбросили иго сцера-демона. Теперь земли

возрождать надо.

Молчавший до этого Корво, молвил:

– Хватит, барыни, в любви признаваться. Пойдем в кузню, Бакуна проведаем.

Шли молча. Солнце играло в волосах, дорогу суетливо пробежал старый пес.

Мужчины шли мимо палаток и домов. Крестьяне останавливали работу, смотрели

вслед. Иногда можно было услышать обрывки разговоров – вон тот, ага, Сивуш.

Его колдунья оживила. Пронзили пятью копьями и изрубили в фарш.

– Ты стал героем!

Корво ухмыляясь, смотрел на ковылявшего великана. Тот смущенно отвел

глаза:

– Не привык я к славе. Мне за плугом стоять, да вечером на скамье сидеть, квас

потягивать.

– Желание славы не приводит к ней. Настоящая слава приходит только к тому, кто ее достоин.

Сивуш остановился, посмотрел в глаза долговязому:

– Спасибо, Корво. Победив Гирмена, ты вдохновил святичей биться за

Дольснею.

– Я знал, что тебе будет нелегко убить брата.

Святич вздрогнул. Посмотрел вдаль, словно стараясь обозреть окоем,

вздохнул:

– Гирмен перестал быть моим братом, перейдя под крыло сцера. Кто не любит

Дольснею, тот мне не брат.

Авенир молчал, погрузившись в раздумья. Слова крестьян долетали,

окутанные туманом, мутные и бесформенные. Мысль глушила, грызла сердце, то и

дело сменяясь образом той, единственной, покорившей волю и всколыхнувшей

чувства. Стук сердца заглушили раскатистые удары. Они зашли в кузню. За

несколько дней Бакун перетащил в нее все добытое и отвоеванное богатство.

Огромный молот бил по родной двурогой наковальне – та сияла, переливалась

радугой и звенела, пуская снопы искр. Раскрасневшийся кузнец сжал клещи и

опустил продолговатый предмет в воду. Раздалось шипение, треск стоял, словно

снимали шерстяную рубаху – так трещит, когда от ткани к телу вылетают

маленькие злые молнии.