Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Шумеляк Андрей Мирославович

родному ополчению. Подойдя к Сивушу, остановился. На богатыря в седле

смотрели заплывшие глаза, с разорванными от давления капиллярами, волосы на

бороде склеились от крови, на одежде и лице комья вонючей грязи. Сивуш коротко

бросил:

– Пощекотал?

Корво кивнул.

– Иди теперь в свое войско. Удали бойцам прибавилось, а тебе отдохнуть надо

после забавы.

Битва была в разгаре. Сивуш крушил головы изуверов, словно глиняные

горшки на завалинке, оставлял

за собой полосу трупов. Ярость, когда она истинная, придает сил, тело не чувствует боли и усталости. Глаза застилает кровавый туман, схватывается каждое движение – руки, словно по приказу свыше, делают выпады, рубят, колют, сжимают – быстрее, чем в голове возникает мысль. Сабли изуверов

остры, каждый удар смертелен, но косы и мечи ополченцев длиннее, достигают

цели раньше – да и нерасторопны сцерские пьяницы, больные головы легче

отделяются от тела. Святичей поглотила одна мысль – освободить Дольснею, выкинуть из дворца сцера. Троих за одного, троих за одного.

Вокруг крики, стоны раненых. Крестьяне – не воины, им не унизительно

бояться смерти, встречать безносую с ужасом в глазах. Настоящий воин держится

гордо, не показывая усталости, болезни или страха. Но здесь больше, чем воины.

Здесь святичи, которые скорее умрут за свободу, чем будут рабами. Люди, мирные

по натуре, но осмелившиеся взяться за ремесло наемников и солдат. Слишком

долго Линтш обирал народ, слишком разжирели его псы-изуверы. Плечо обожгло –

острие сабли рассекло плоть, через секунду палица размозжила череп врага. Сивуш

услышал рев – это он орал, что есть мочи, – перекинул оружие в левую, кинулся в

толпу. Силы покидали богатыря, раненое плечо тупо ныло, по телу проходили

корчи. Окинул взором поле брани – все смешалось в славной битве, крестьяне

брали числом и упорством, больше половины изуверов порублено. Вздохнул –

«осилим». В глазах потемнело, он проваливался в темноту – отступает боль, заботы, внутри только покой. Оказалось, что костлявая не так и страшна, и даже

весьма учтива. Бородач слабо улыбнулся. Он сделал свое дело, расчистил путь, остальные довершат начатое. Дольснея будет свободна…

Вторая линия подоспела к первой, кинулась брать стены сцерского

укрепления. Тараны выбивали камни, Авенир метал синеватые шары – те с треском

разбивали магические бойницы. Маги в Карапухе были напуганы вестью о

могучем чародее, поднявшем восстание. Страх забирал силы, парализовал волю -

сопротивляться натиску пробудившегося в юноше источника было невозможно.

Крестьяне оттеснили изуверов, расчищали путь к сцерским палатям. Корво

разламывал засовы, сминая твердый металл, как тоненькие деревца. Ягода в

кожаном облачении походит

на обезумевшую ведьму – рыжие распущенные

волосы мелькают, тут и там рокочут всполохи энергии, взрываются чаровские

ловушки. Некоторые горячие головы, распалившись битвой, опережали Авенира –

то и дело вспыхивали попавшие в Палящую Плеть тела, раздавались вопли

обожженных.

Отряд Бидына вдалеке уже раскидывал осадные башенки, палатки. Его люди

подбирали раненых, собирали оружие, укрепляли на стенах защитные орудия.

Евлампия вытягивала святичей с того света, подлечивала, чтобы протянули до

конца битвы – каждого врачевать – ни сил, ни времени. Сам Бидын с перевязанным

плечом сидел на муле, посматривал свитки с расчетами, да отдавал приказы.

Онагры били точно – камнями, огнем, сетями. Кто бы мог подумать, что в глухой

деревне, где даже старики с трудом считают на пальцах, а мир заканчивается за

ближайшей речкой, вырастет парень, способный придумывать такие

приспособления?

Огненные всполохи кончались, тут и там вели колдунов, связанных

промоченными тагорой ремнями. След Палящей Плети исчезал в узком проходе, в

каменной стене капища. Авенир подал знак держаться подальше, позвал

поверенных. Вокруг него на расстоянии десяти шагов образовалось плотное кольцо

святичей.

– Если через час не явлюсь, пусть Бидын запускает онагр. Плеть надобно до

корня иссушить, не то снова отрастет.

Юноша исчез в расщелине. Несколько минут стояла тишина. Раздался глухой

хлопок, стены задрожали и превратились в пепел. Изумленные мужики

попятились. Облако рассеялось, обнажив огроменный пустырь. Авенир бел, словно

осыпали мелом, повязь с лазуритом пропитана потом, сползает на глаза от тяжести.

Лицо щипало, руки слушались с трудом, ноги едва передвигались. Несмотря на

усталость, молодой волхв держался прямо, при войске не показывал усталость.

– Тулай, Корво!

Из бубнящей толпы вырисовались два силуэта. Худой и невысокий хунн

выглядел изможденно, смуглая от природы кожа посерела, щеки впали. Корво в

битве не пострадал, спину держал прямо, только правый глаз подбит, да с лица не

сползает кривая ухмылка.

– Тулай, можешь ли сказать, куда делись сцерские хоромы?

Юноша, шатаясь, присел на пустырь. Земля выжжена, коробится

покрасневшая глина. Тонкие пальцы сжали горсть земли, потерли, подкинули

вверх. Авенир пристально наблюдал за Тулаем. Тот в последнее время отощал,

почти не разговаривал и не ел. Лишь в битвах с джунгарами, опричниками и

дорожными разбойниками он воспламенялся, наливался неведомой силой и