Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
Шрифт:
звуков. Мы, кидвары, в близком родстве с волками, почитаем их за предков, разучившихся превращаться в людей. Издревле дружбу водим, помогаем, сами
зверьем перекидываемся.
Когда я родился, шла великая борьба между нами и племенем арпейнов.
Большие черные кошки, их изящество и смертоносность восхищала даже нас –
заклятых
Ловили их на полянах, метали кинжалы. Настал мой день инициации. Я тогда был
еще совсем юн, девять зим. Как я ждал этого времени! Девять зим – и стану
настоящим воином!
Все мужчины собрались у священного круга. Перевертышей было еще
мальчишек семь. Горели костры, били барабаны. Как и у турмов. Все перекинулись
волками. Я ударился оземь – ничего. Бился изо всех сил – только кожу разодрал.
От отчаяния хотел бежать – жалкий, ободранный, глаза заливает кровь, –
споткнулся – и мягко приземлился на все лапы.
Перекинулся арпейном. Барабаны утихли, маги застыли в смятении. Тишина
сменилась гневными криками. Меня выкинули из стаи. Я не обрел имени, а значит
и жизни. Скитался отшельником по горам и лесам, пока однажды не набрел на
цыганский табор. Так меня приняли в семью – да и куда деть девятилетнего
ребенка? Жил, как все, плясал, пел, а на полную луну укрывался в кибитке или
уходил в лес.
Тринадцатый день рождения совпал с полнолунием. Я не мог уйти или
скрыться, в середине празднования обезумел. Перерезал весь табор. Одним из
убитых был мой сводный пятилетний брат. Я убежал из леса – чтобы забыть об
унижении, о звериных корнях, о братоубийстве. С тех пор скитался, просил
подаяния. Узнал, что если семь полных лун не перекидываться, останусь человеком
навсегда.
Вчера была четвертая луна. Но турманские жертвы, пытки молодых людей
и красивых девушек… Среди кидвар всегда было почтение к молодой силе. Нас
берегли, заботились, уважали. За убиение молодого охотника наказывали строго.
Даже
терпят кошек, – я грезил охотой на врагов – каково мне было перекинуться в
такое? Во время полнолуния я могу впасть в беспамятство, потеряться в
пространстве и времени, напасть на тех, кто мне дорог. Держался до этого, не
оборачивался – спускал кровь, чтобы не было сил перекинуться.
Я желал слить ненавистную мне природу, наипаче – способность менять
личину. От арпейнов унаследовал меткость и скорость, потому так умело
обращаюсь с кинжалами, хотя сроду в руках не держал. Вы – первые, кто не
прошли мимо попрошайки, но дали имя – а значит, приняли в стаю, подарили
судьбу. Не говорил, кто такой от страха – знаю, как с перевертами обращаются».
Корво шмыгнул носом:
– Говоришь, дикий зверь. Ну-ну. Дело полезное, в квесте пригодится. Будешь
на обед белок с горностаями таскать.
За амбаром громыхнуло. В запертые врата тяжело ударило. «Словно голову
каменного великана швырнули» – несмотря на надежные стены у Авенира
пересохло в горле. Удары нарастали, грохот становился сильнее. Кони испуганно
заржали, встали на дыбы. Унтц-Гаки высунулся из стога, внимательно наблюдал за
друзьями.
Пересиливая гул, Корво крикнул:
– О, проснулись наконец-то. Я думал – мимо пройдут, не заметят. Не пачкайте
портки, друзи. Крепость даже не шелохнулась, авось, схоронимся в этом сарае.
Трясло все сильнее. Волхв поднялся, с трудом удерживаясь, поплелся к
лежащему в углу вороху соломы.
Бородач одобрительно кивнул:
– Мудрец. Не хочет, чтобы куча загорелась, а то спалимся вмиг. Турмы больше
сырое мясо любят, съедят быстрее.
Пармен лежал ничком, простонал:
– Я бы и сырого сейчас поел. Или вяленого, оно вкуснее жареного даже.
Авенир дошел до стены, произнес несколько фраз, поводил рукой по гладким
кирпичам. Поверхность разрезали фиолетовые волны, поплыли желтые светлячки.
Линии слились в единую картину.
Рыжебородый гигант удивился:
– Эва как, наш акудник еще и художничает! Стену разузорил, чаровник. Ни
один нормальный конь возле этих каракулей спать не будет.
Стена вспыхнула, от картины во все стороны разошлась мелкая рябь. Кирпичи
истончались, светлели, пропуская мертвенно-холодный лунный свет. Показались
кряжистые силуэты столпившихся турмов. Волхв удивленно огляделся. Амбар