Веллоэнс. Восхождение
Шрифт:
крестьянское войско.
Святичи остановились за двести шагов. Кони беспокойно топтались на месте, ржали, мужики спешились. Биться верхом из них никто не умел, да сырая земля
хлюпала и чавкала, хватаясь за копыта и ноги.
Сивуш спешился. Нахмурен, глаза налиты кровью, каждый мускул как
натянутая струна – того глядишь порвется. «Похож на озлобившегося, зажатого в
угол, барсука» – оценил товарища Авенир. К такому без сноровки подходить
нельзя, издерет в лоскутья.
Из стана
худого, скособоченного мальчика. На парняге одет тот же черный кафтан с
золотыми пуговицами, огромная голова блестит лысиной, отражая теплое, уже
почти летнее солнце. Лицо серое, все в белых полосках от шрамов, бессмысленный
пустой взор уставлен на выехавшего вперед богатыря. Малец прогнусавил:
– Наш Гирмен вызывает богатыря. По обычаю святичей первый бой
сильнейших, потом брань.
Сивуш глянул с жалостью:
– Будет вам бой. Ты чего у изуверов делаешь, хлопец?
– Куда мне идти? Мамку зарезали, батя в болотах утоп. А тут все же
родственник, хоть и дальний, привечает. Бьет, правда, но это ничего, привык уже.
– А к мужикам чего не сбежал?
– Убьют головорезы ваших мужиков. И меня убьют. Жестоко, изощренно. А
мертвецов в подземную мельницу кинут. На корм свиньям.
Сивуш проводил взором уходящего посла. Бледный, и так как мертвец. Тихо
молвил в бороду:
– Будет вам бой. Ты уж останься в живых, заберу в хату.
Недалеко послышался шорох. К богатырю подошел жилистый Корво. Густые
волосы рыжели на подбородке и макушке, легкая ухмылка придавала облику
безумность, делала похожим на выбредшего из-за печи домового. «Домовые-то
давно уж сгинули», – подумал Сивуш. После такой бойни за хатами следить
незачем, осиротевшие существа уходят – кто в лес, кто в болота, прислуживают
разным бесовским тварям – русалкам да лешим.
– Чего ищешь? Ты за своим войском должен следить.
Долговязый пропустил мимо ушей, хищно глянул на изуверов.
– Малец на бой вызывал? Я, пожалуй, пойду.
Богатырь хмыкнул.
– Да Гирмен тебя в лепешку скатает. А вот я его одолею.
– Одолеешь. Кто же спорит? Вот только мужики наши побаиваются дворец
брать. А тебе, как воеводе, их в бой вести. Эка честь, если такое бычише, как ты, умнет второе такое же бычище?
– А если соколик вроде тебя его укатает – то и изуверам боязно и нам удали
добавит?
Корво кивнул.
– Я его лишь пощекочу. Вот так.
Святич поднял камень. Пальцы напряглись, вены на руке вздулись, зоркий
взгляд Сивуша уловил стекающую по щеке каплю. Через пару секунд сухо
треснуло. Из руки Корво брызнул песок, белую пыль подхватил ветер, унес вдаль.
– Добр будь, пощекоти. Только щекотку не сломай,
пусть Тулай вторую линию ведет.
Рыжебородый ступал по сырой земле, лапти погружались в смрадную жижу, грязь заливала ноги, пачкала штаны. От изуверского войска выступил воин, быстро
приближался навстречу. Высок, громаден, как матерый тур. За время безудержного
пьянства и резни мощное тело заросло жирком, лицо оплыло, лоснилось. Впрочем, сало не грязь, греет во время холода – да и дубины отскакивают, как горох от
беленой стены. В кожаных сапогах, черных бриджах, нет привычного кафтана -
массивный торс наискось окутали плотные ремни.
Бойцы сошлись, без слов приступили к бою. Гирмен всхрипывал, рычал,
обрушивал на крестьянина кулачную лавину. Тот уворачивался, высматривал в
противнике слабинку. На скользкой почве глупо бросаться со всей силы –
оступишься, наешься грязи – и воины кружили, не решаясь возбуждать ярость.
Кулак Гирмена прилетел в плечо, внутри что-то хрустнуло. Корво охнул, сделал
шаг назад. В этот момент головорез выкинул руки вперед, схватил крестьянина за
грудки и оба повалились на землю. Со стороны изуверов послышался
одобрительный гул.
Гигант подмял ополченца. Кулаки взлетали вверх и обрушивались на голову, плечи, осыпали ударами. Сколько ударов попадало в цель, столько же и летело
мимо, втемяшивались в землю, вздымали брызги грязи и влаги. Массивный
противник давил Корво на грудь, дыхание перебивало, в глазах темнело, а удары
сердца оглушали не меньше кулаков Гирмена. Ополченец сумел высвободить руку
и наугад выкинул ее перед собой. Пальцы наткнулись на кадык, резко сжались.
Хрустнуло, изо рта великана потекла алая струйка. Тот схватился за горло, повалился на бок. Крестьянин здоровой рукой сдавил шейные позвонки, прерывая
муки изувера. Шатаясь, медленно приподнялся, заплетающие ноги несли его к
родному ополчению. Подойдя к Сивушу, остановился. На богатыря в седле
смотрели заплывшие глаза, с разорванными от давления капиллярами, волосы на
бороде склеились от крови, на одежде и лице комья вонючей грязи. Сивуш коротко
бросил:
– Пощекотал?
Корво кивнул.
– Иди теперь в свое войско. Удали бойцам прибавилось, а тебе отдохнуть надо
после забавы.
Битва была в разгаре. Сивуш крушил головы изуверов, словно глиняные
горшки на завалинке, оставлял за собой полосу трупов. Ярость, когда она истинная, придает сил, тело не чувствует боли и усталости. Глаза застилает кровавый туман, схватывается каждое движение – руки, словно по приказу свыше, делают выпады, рубят, колют, сжимают – быстрее, чем в голове возникает мысль. Сабли изуверов