Вэлра
Шрифт:
Саша посмотрел вниз, в проеме между ветвями деревьев асфальт - на нем никаких следов утренней кровищи, более того - детвора там начертила уже классики, и девочки прыгали через резинку. Прыгали без единого звука, будто немые, или мертвые...
– Я болен. Я болен.
– прошептал Саша.
– Просто, перенапрягся вчера из-за Ани, все это время проспал, и никакой цыганки не было, и Аня жива - все мне привиделось. Я спал все это время.
И тут он услышал знакомый, ленивый голос:
– Вам же сказано было - оставаться в квартире. А вы куда убегали?
Тут Саша вздрогнул - попятился: в десяти шагах от него, на соседском балконе стоял тот самый утренний. Он стоял на том же самом месте, где и за несколько часов до того. Не моргая, внимательно смотрел он на Сашу.
Тогда юноша бросился в ванную, подхватил какую-то простыню и, вернувшись, занавесил ей балкон; а, когда уселся за стол, услышал из-за простыни властный голос:
– Никуда больше не вздумайте отлучаться...
Саша зажал уши и, испугавшись, наступившей мертвой тишины - тут же разжал их. Все равно была тишина - слишком тихо, слишком. С улицы - ни звука; только тикают в душном воздухе часы.
И ему страшно стало от этого размеренного "тик-так", ему страшно стало за уходящие неведомо куда, умирающие секунды. Ему захотелось ухватиться за любую из этих секунд, узнать у нее что-то, поговорить с нею, но с каждым "тик-так" - умирала секунда.
Он подбежал к часам, сорвал их со стены, тоже отнес в ванную - швырнул на покрытый бельем пол.
И вот он стоит в своей комнате, обхватил руками голову, оглядывается: вот шкаф заставленный книгами, рядом - детские его игрушки - машинки, солдатики. А еще глобус, школьные учебники, наклейки с собаками и кошками. Ему страшно стало за свою жизнь - он, вдруг, задумался зачем он раньше жил, и как он раньше жил - и о понял, что - ни зачем, и никак. Вся жизнь его показалась пустой и бессодержательной - все помыслы его, все хождения его куда-то - уже мертвыми, ни за чем не нужными...
"Я любил Аню, каждый день думал о ней? Но зачем? Зачем эти страдания, бесконечные воспоминания редких мгновений проведенных рядом с нею? Не за тем ли, чтобы прикрыть собственную духовную пустоту? Не за тем ли, чтобы забыть, что кроме этой иллюзии у тебя ничего и нет..."
И тут он вспомнил, что - есть. Была такая девушка - Женя, которую он долго и страстно любил до Ани - тоже безответно, но Женя была девушкой доброй, очень энергичной и, всегда хотела видеть в Саше друга - не отвергать его, по крайней мере.
Теперь ему показалось странным, что он, пока любил Аню, совсем забыл про те месяцы неразделенных страданий о Жене. Ведь, он любил ее столь же страстно, как и Аню; ведь он, даже, и стихи ей какие-то посвящал, и в душе не раз в любви вечной клялся, и слез немало, от мук своих неразделенных пролил. И вот он набрал ее номер...
Пока длились гудки, в голове билась отчаянная мысль: "Только бы она была дома! Только бы... иначе..."
Но вот трубку подняли:
– Да.
– Здравствуйте. А Женя дома?
– А, Саша - это ты?
– голос удивленный.
"Как же я мог не узнать этого светлого голоса? Ведь сколько раз я мечтал услышать его вновь? Как же мог ошибиться - ведь, он мне показался совсем чужим. Просто - голосом из толпы".
– Женечка - это Саша тебе звонит.
– Да, да - ну, как у тебя дела?
– ей, действительно, интересно было послушать Сашу - так как Женя, вообще, любила общаться с людьми. Любила слушать речь, да и сама говорить могла часами.
Саша вздохнул:
– Да вот все нормально. То есть - нет - совсем даже не нормально...
Тут, казалось, над самым его ухом прокашлялись и Саша понял, что "сонный", стоящий в десяти шагах, слышит каждое его слово. Тогда юноша прошептал в трубку: "Подожди, пожалуйста" - закрыл балкон, и, вновь взявши трубку, спросил со страхом:
– Ты еще слушаешь меня?
– Да, да - конечно.
– участливый голос Жени.
Саша перешел на шепот:
– Пожалуйста, Женя, зайди ко мне сегодня. Поверь, что очень надо; от этого многое зависит.
Женя, испытывая жалость к Саше, желая ему как-то помочь, но при этом отдавая себе отчет, что никаких чувств, кроме дружеских к нему не испытывает (у нее был любимый человек), и, что, ответь она "да" - это повлечет целую чреду неприятных и ненужных объяснения.
Потому она ответила:
– Нет, нет - я сегодня занята. Давай поговорим по телефону. Так что ты говоришь...
– Женя.
– выдохнул Саша.
– Поверь - мне очень плохо сейчас. И, если ты думаешь, что я опять тебе про любовь... Ты ошибаешься. Мне только надо, чтобы ты была рядом со мною несколько часов - да хоть до утра. Просто поговори, расскажи мне что-нибудь, а я буду смотреть на тебя. Поверь, мне очень плохо. А, если ты занята, то знай, что один раз в жизни так зовут. Женечка, пожалуйста, приди - страшно мне.
Из трубки вылетел вздох; затем окутанный раздумьями голос:
– Так что же случилось? Ты мне расскажи сначала?
– Этого не расскажешь... Это - я сам не могу понять, что это... Но это очень жутко - это со смертью, - это с тысячелетьями связанно...
– Саша, ты температуру мерил?
– Дело не в температуре. Прошу вас. Очень надо нам увидеться!
Женя вздохнула:
– Хорошо, если хочешь - мы встретимся. Только к тебе я заходить не стану. Пройдемся по улице.
– Да, да - хорошо! Только подольше, ладно?!
На том конце провода снисходительно и натянуто рассмеялись:
– Ну, хорошо, подольше. И не забудь - захвати зонт; дождик собирается. Через полчаса около "рыбьего хребта.
– так называли полукилометровое здание в котором раньше жила Аня (Женя про нее ничего не знала).
– Хорошо.
– Саша положил трубку.
Тут с балкона раздался голос "сонного".
– Эй, выйдите-ка сюда.
Саша, уже собравшийся вырваться из квартиры, распахнул окно, отдернул простыню - казалось, что соседский дом еще приблизился и, теперь, можно было дотянуться до него рукою.