Вельтаншаунг. Уровень первый
Шрифт:
Из-за угла выскочил еще один немец с перекошенным от злости красным лицом:
– Ах ты, с-с-соплежуй! – вскрикнул фриц и пальнул в меня из пистолетика. Автомата у врага не оказалось.
Конечно, убойная сила «Вальтера» на близком расстоянии смертельна, если у стрелка руки из правильного места растут. На мое счастье этот немец оказался тем еще снайпером: он попал в люстру, сбил ее, и за моей спиной раздался грохот битого стекла.
Я с размаха удалил врага лопатой по лицу. Увернуться он не успел. Блямс! – и передо мной стоял
«Ох-хо-хо!» – сказал фашист. Видимо, его все же настигло временное помутнение в мозгу, потому что он вдруг неожиданно добавил: «Пусть медуза выпьет весь ром в твоем желудке!»[1]
Я размахнулся, чтобы еще раз припечатать этому разговорчивому «снайперу», как он сам рухнул вниз и безвольно растекся по полу.
В автомате убитого осталось восемь патронов, в пистолете – семь. Да, много не навоюешь!
Я сунул «Вальтер» за ремень, сжал «Шмайссер» и решил проверить, что сторожили здесь люди, даже не принадлежавшие к эсесовцам. Наверняка, это технари или просто обслуживающий персонал, а, значит, есть шанс, что рядом – выход для выноса мусора, например.
Свернув за угол, из-за которого выскочили немцы, я с удивлением обнаружил мозаичную свастику на стене. Вот только у нее были не четыре паучьих лапы, а целых двенадцать. Это было что-то новенькое. Что-то, определенно связанное с мистикой. И где-то я этот крест уже видел.
Я простучал стены вокруг ваз и мозаики – звук везде был одинаково глухим. Не было здесь ни тайников, ни скрытых тоннелей.
Напротив свастики были две двери, по всей видимости, ведущие в одну комнату. Наверное, именно этот проход и охраняли солдаты.
Двери были изящно выкрашены под цвет кафеля, которым выложены стены до самого потолка. Я еще подумал, что это сделано, чтобы легче отмывать кровь невинных жертв. Правда, пули портили всю эту красоту, но кто сказал, что фашисты тратят на узников боеприпасы?
Я пнул ногой правую дверь, кинулся внутрь, кувыркнулся, пытаясь уйти от возможной атаки, и вскочил на ноги.
Повернувшись ко мне спиной, стояли два упитанных автоматчика. Они были из тех богатырей, что физически не могут стоять «пятки вместе», потому что мышцы и жир не дают им выполнить эту команду.
Какой умник догадался поставить дневальных наблюдать за дверями, ведущими дальше, но при этом не контролировать выход с тыла? Это совсем на немцев не похоже! Разве только, что там, за новым проходом, таилось нечто более опасное, нежели сбежавший шпион, уже покрошивший в капусту пару десятков их бравых солдат.
Толстяки развернулись: медленно и необычайно спокойно. Они походили на медведей: и ростом, и комплекцией и даже выражением на своих заросших физиономиях. А лица их явно говорили: «Это поляна моя, и ты не трогай меня!»
Я машинально сделал одиночный выстрел. Верткая
– Стоять! – медленно, точно удивляясь собственной способности говорить. – крикнул первый.
Второй, молча, выпустил по мне очередь.
Я едва увернулся, выскочил обратно за дверь, но там ко мне шел тот, недобитый фриц с выражением бессмысленной радости на помятом лице. Он сжимал в руках ту самую лопату, которой я его оглушил и мерзко при этом хихикал.
Мне стало не по себе. На миг даже показалось, что он восстал из мертвых. Но ведь он и не умирал – я знал это точно! Я метнулся в сторону, стараясь держать в поле зрения и обе двери, и надвигающегося зомби.
Немцы не заставили себя ждать. Правая дверь, откуда я так позорно сбежал, распахнулась, и на пороге показался первый верзила. Зомби попал в поле его зрения, толстяк короткой очередью незамедлительно приветствовал безумца.
Но сумасшедший оказался не таким уж увальнем. Он подпрыгнул в сложном восточном прыжке самозащиты без оружия и, владея совковой лопатой, точно шестом, отбил все пули.
У меня отвалилась челюсть: и это его я пожалел? Наверное, от удара по голове, с безумствующим солдатиком приключилось «просветление», вот он и познал приемы за те пару минут, что валялся в «отключке».
– В меня стрелять? – взревел «зомбак» и с криком кинулся на гиганта.
Вторая автоматная трель вспорола кафель за моей спиной, но боец со сломанным носом уже парил в воздухе: его ноги двигались со скоростью крыльев колибри. Он избивал врага так, точно повис над фашистом, словно перепутал голову соперника с футбольным мячиком, пасуя его от себя к себе.
Минута – и гигант со свернутой шеей рухнул вниз.
Но тут выскочил второй толстяк. Этот без церемоний выпустил в «просветленного» всю обойму.
Однако немец с перешибленным носом и этому свернул шею, опустился на ноги и шумно выдохнул: «О-о-ом!»
Он стоял и улыбался, а из десятка сквозных пулевых ранений текла кровь. Такого я еще в своей жизни не видел.
И тут распахнулась левая дверь, из которой выскочили автоматчики: один открыл огонь по продырявленному соплеменнику, второй – по мне.
Я ждал чего-то подобного, поэтому успел отпрыгнуть в сторону. Выбора у меня не было. Я ответил очередью, понимая, что иду ва-банк.
Мне повезло: при прыжке рука дернулась, но пули не ушли мимо цели, а легли аккурат прямо немцу в лоб.
Мой автомат стал бесполезен, я кинулся к убитому мной, в прыжке выхватил из коченеющих рук оружие, и шмальнул по первому автоматчику, который уже разделался с зомби, но повернуться ко мне еще не успел. Очередью я срезал последнего охранника и тут же сам растянулся на полу.