Вельтаншаунг. Уровень первый
Шрифт:
Секунда. Другая. Третья…
И в голове взорвался фееричный салют!
Я ощутил, как онемение сползает с меня, точно сброшенная гадюкой кожа. Это было и противно, и радостно.
Это казалось чудом.
Так вот что дал мне польский ученый! Мощнейшее средство от ядов! Господи, как тут не уверовать в провидение, что ведет нас сложными путями к неведомым нам самим целям!
Я поднялся. Голова болела. Тошнило, но все-таки я был жив!
Я аккуратно закрыл коробочку с белым порошком, сунул ее в карман штанов – такая вещь должна
Потом я сложил разбросанные вещи обратно в рюкзак, забрал у мертвеца рожок с пулями, вставил его в свой автомат. Мне еще пригодятся ядовитые патроны!
Потом я нашарил на стене выключатель. Лампы тихо загудели под потолком.
В двух шагах от трупа охранника оказалась дверь. Так вот как он попал сюда! Не думаю, что дальнейший путь будет легким, но дорогу осилит идущий!
Я пнул дверь ногой, ворвался в новое помещение.
Они меня ждали. Опрокинув канцелярские тяжелые столы, прячась за ними, как за щитами, они держали оборону так, словно отступать им некуда, будто позади – Берлин.
Я тоже был готов к трудностям, но баррикады образовывали кольцо вокруг входа. А за теми, кто прятался, стояли еще матерые эсесовцы в гимнастерках с закатанными до локтей рукавами. То, что они были одеты не по уставу, выдавало их элитную избранность. Нет, тут без гранат не пройти. Но где их сейчас взять? А еще подошел бы фугас или гранатомет.
Мгновенно оценив ситуацию, я метнулся обратно, в тайный проход, упал за труп еще не остывшего фрица, прикрываясь им, приготовился дорого продать жизнь.
Но немцы не спешили. Они прошили дверь очередями, сделав из нее гигантское сито, но ко мне не совались, даже не пытались. Похоже, они охраняли здесь что-то ценное. Только бы не оказалось это каким-нибудь священным слюнявчиком маленького Гитлера… Погибнуть за подобную чушь было бы совсем обидно.
А потом я услышал треск настраиваемой рации: «Лазутчик, как вы и предполагали, гер бригаденфюрер, проник именно со стороны потайного эвакуационного пути из особой третьей лаборатории. Если он смог дойти до нас живым, то – очень опасен. Думаю, все наши патрульные уже мертвы. Прошу на помощь людей».
«Людей он просит, – мстительно подумалось мне. – Правильно, сами-то давно уже звери дикие. А без нормального человека и бутылки водки здесь уже и не разобраться. Сейчас слетится со всех сторон воронье!»
Тактика фашистов всем известна. Они больше «свиньей» не ходят, но в душе так первобытными кабанами и остались. Нынче они применяют тактику, которую надо бы назвать «гиенами». Подкрадываются со всех сторон, как тати в ночи, окружают, берут «в котел», точно мы грешники, а они – черти, приставленные к этим кипящим чанам, и только тогда атакуют.
Теперь, когда впереди – засада, позади уже бегут эсесовцы, проскочить вряд ли удастся. Я – в просматриваемом со всех сторон коридоре. Где меня искать – любому нацисту понятно. Трупы, оставленные в коридорах, разложены, как указатели: «Там, там
Я поднялся и со злости врезал кулаком в стену: «Что делать?!»
Конечно же: обследовать все вокруг! Вдруг есть еще потайные механизмы? Если не найду новой двери, то хотя бы смогу нырнуть в очередную раскрывшуюся нишу, из которой можно будет отстреливаться. Не сровняют же они с землей тайные лаборатории в подвалах старинного замка!
Я кинулся простукивать стены.
За прострелянной дверью засмеялись: презрительно, с вызовом. Они слышали, как я метался в их мышеловке. Похоже, не было здесь больше тайников. Лимит чудес исчерпан!
Но я не сдавался. Я уже ни на что не надеялся, просто механически выполнял единственное, что еще мог делать. Но потом я услышал позывные. С немцами за дверью связались умники из штаба.
И до того, как радист принял сигнал, я уже знал, что меня решили уничтожить. Это, точно, был приказ стрелять на поражение. Им больше не нужны показания шпиона, они предъявят мой труп миру и объявят меня лазутчиком той страны, какой им будет выгодно.
Они как будто хотели отомстить хотя бы одному врагу за сорванный «Блицкриг», за то, что Вермахт увяз под Москвой, за партизан – за все.
Немцы народ пунктуальный до тошноты. Они любят механические игрушки больше живых людей. Не удивительно, что именно их нацию выбрали для войны за мировое господство. Но то, что им не нужны больше показания пленников – вовсе на фашистов не похоже.
Тут я споткнулся, растянулся на полу, и как раз вовремя.
Принимаемый нацистами приказ я не услышал из-за грохота стены, разламываемой мощными ударами изнутри.
Не поднимаясь, я с ужасом смотрел, как та сторона коридора, которую я ошибочно считал безопасной, содрогается, крошится.
Ба-бах! – и солидный кусок кирпичной кладки вылетел в коридор, приземлившись в метре от меня.
Под синим кафелем, оказывается, скрывался красный кирпич. Он сейчас алел, как кровь, словно замок был живым существом, а я и фашисты, не смотря на нашу вражду – были для живого здания вредителями, бактериями чумы: я – красной, немцы – коричневой.
Еще удар – и в проломе показалась гигантская рука. Это был еще один искусственно выведенный мутант. Да их здесь целый инкубатор, и все они – недоделанные! Вот откуда здесь столько охраны.
Уж не знаю, что за моча ударила в голову этому верзиле, но он точно не хотел, как его товарищ, ходить за завтраком через двери. Ему забавнее шастать сквозь стены. Наверное, это казалось ему смешным или даже волшебным. Поди, он представлял себя невидимкой, бесшумно скользящим по замку.
Еще удар – и гигант протиснулся в образовавшийся пролом. Меня он не видел, потому что обращен был лицом к дверям.
Фашисты тоже не ждали, когда к ним вломится суперсолдат и даст всем прикурить. Дверь распахнулась. На пороге лежали фрицы у пулемета. Тра-та-та-та!!!