"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Если я услышу, — угрожающе сказал Яков, — что бывший капитан Кроу отправился куда-то еще, кроме Тауэра, его место в тюрьме займешь ты. Хотя тебе, — король внезапно улыбнулся, — я отрублю голову, ты все-таки дворянин.
— Завтра он будет арестован, — Джон стал собирать бумаги. «Спокойной ночи, ваше величество».
— Молодец, — сказал Яков, провожая его глазами. «Это ведь брат твоей жены. Молодец, Джон, я всегда знал, что ты мне верен».
— Ставь благо страны превыше собственного блага, — отозвался Джон. «У меня нет другой цели в жизни, ваше Величество».
Он тихо закрыл дверь, и, на мгновение, сжав папку, — до боли в пальцах, — пошел в свой кабинет.
Дома было темно, и, — Джон прислушался, — тихо. «Констанца уже спит, наверное, — подумал Джон, снимая камзол. «Господи, только бы Белла тоже спала, я не смогу смотреть ей в глаза, не смогу».
Он услышал легкие шаги, и нежный голос сказал: «Принести тебе, поесть? Там пирог с фазаном и рыба жареная».
— Я в Уайтхолле поужинал, — он увидел в свете свечи большие, зеленые глаза и попросил:
«Иди спать, Белла. У меня много работы».
— Ты не придешь? — она покраснела, и Джон увидел, как она комкает пышный, кружевной воротник домашнего платья.
— Нет, — он попытался улыбнуться. «Спокойной ночи, милая». Он поднялся по лестнице, заставив себя не слышать, как жена, глубоко, прерывисто вздохнув, что-то прошептала. Уже у двери своей комнаты он оглянулся — Белла сидела на кедровом сундуке, уронив голову в ладони. Джон увидел, как подрагивают ее плечи, и запер за собой дверь.
В окне, над крышами Сити, висела большая, полная, яркая луна. Он сел за стол, и, потерев руками лицо, прошептал:
— А что ты хотел? Ты ведь уже старик, ты даже не можешь сделать так, чтобы твоей жене было хорошо. Ты ничего не можешь, Джон, так и не трогай ее. Больше года, и ничего — как было ей с тобой плохо, так и есть. И ребенка нет. Это все твоя вина, твоя, — он поднялся и налив себе женевера, выпил сразу половину бокала, — залпом. «Жги еретиков, суди ведьм, а теперь еще — повесь ее брата. Ставь благо страны превыше своего, в общем».
Он допил, и, повертев бокал в пальцах, нарочито спокойно поставив его на стол, медленно очинив перо, присел и стал писать: «Именем его величества Якова Первого, короля Англии, Шотландии и Ирландии. Приказ об аресте и заключении под стражу капитана Николаса Кроу».
Марфа приподняла подол шелкового платья и, увернувшись от телеги, сказала: «Народу в городе все больше и больше. Четверть миллиона уже, говорят. А я помню, — она усмехнулась, — когда тут, на Биллинсгейте, все друг друга в лицо знали. Господи, почти тридцать пять лет прошло, как я сюда приехала, еще, как твой дядя Питер покойный жив был».
— А усадьбу перестроили, — одобрительно сказал Ник, поддерживая женщину за локоть.
«Очень красиво получилось, тетя Марта, и коллекции у вас прекрасные. Я вам с севера что-нибудь тоже привезу, обязательно».
— Белого медведя шкуру, — велела Марфа. «Дети рады будут. А ремонт — это Теодор планы делал, он тогда в Польше жил. Хотели еще за деревенский дом приняться, да Теодор с семьей на Москву уехал, а потом…, - женщина глубоко вздохнула и Ник осторожно спросил:
«Не знаете, что с ними стало?»
— У Лизы рассудок помутился, — коротко ответила женщина. «Мирьям, тетя моя, — она усмехнулась, — нашла их с дочерью в Кракове и на Москву отправила, под присмотром сына своего. И вот, — Ник увидел глубокие, резкие морщины в углах рта женщины, — уже три года ничего о них не слышно. А Теодор, — Джон, муж Беллы, сестры твоей, на Москву ездил, как там самозванца свергали, тогда Лиза и пропала. Джон с ним виделся тогда, — женщина помолчала и добавила: «Вот с тех пор я о сыне своем и не знаю ничего, Ник. Шесть лет уже прошло, трое детей у него тогда было, да со смутой этой…, - она замолчала и посмотрела куда-то вдаль.
Ник вспомнил рыжеволосого, мощного, широкоплечего мальчика и вдруг сказал: «Теодор же тогда водяную мельницу в усадьбе построил, на ручье, и работала она».
— Да, — Марфа нежно улыбнулась, — у него руки хорошие, у Теодора, он же в Венеции архитектором у дожа был, и на Москве тоже строил, и в Польше. Жил бы себе в Италии…, — Марфа не закончила и сказала:
— Ну да ладно. Так, — она осмотрела племянника, — хорошо, что вы с Кеннетом похожи, а то Виллем — тебя стройней все-таки. В новой одежде ты отлично выглядишь, — она потянулась и погладила мужчину по щеке. «И молодец, что к цирюльнику с утра сходил, шрам — шрамом, а волосы тебе надо было в порядок привести».
Николас посмотрел на темно-синюю дверь трехэтажного, под красной черепичной крышей, каменного дома, — по бокам крыльца стояли кадки с цветущими розами, — и жалобно попросил: «Тетя, может быть, вы все-таки со мной пойдете? Я Беллу последний раз видел, когда ей два месяца было. Она ведь думает, что я умер…
— Так все думали, — усмехнулась Марфа. «Мы еще четыре года назад, дорогой мой, получили бумагу из Адмиралтейства о том, что ты мертв. Семь лет они ждали, как положено, после того, как ты Сент-Огастен атаковал. А потом Полли вернулась из Джеймстауна, сказала, что ты утонул, и тогда уже мы твои и Майкла деньги между девочками поделили. Иди, иди, — она подтолкнула племянника к двери, — мужа ее нет дома, наверное, он на рассвете уже уходит, а Белла и золовка ее, леди Констанца, — там.
Николас тяжело вздохнул и, обернувшись к Марфе, — она помахала ему рукой, и, подняв корзинку, показала на рыбные ряды Биллинсгейта, — поднял бронзовый молоток и постучал в дверь.
— Я открою, — крикнула Констанца, что, засучив рукава, месила тесто. «Это почта, наверняка, ты играй!»
Из гостиной доносились нежные звуки лютни. Констанца кое-как вытерла руки салфеткой и распахнула дверь.
— Господи, — подумал Николас, — какие волосы — как огонь.
Она была много ниже — не доходила ему и до плеча, пышные, уложенные на затылке косы были не прикрыты, и пахло от нее — чем-то горьким, острым. «Апельсин, да, — вспомнил капитан Кроу. Он посмотрел на хрупкую руку, что держала дверь, и, покраснев, не поднимая взгляда, проговорил: «Простите. Меня зовут капитан Николас Кроу. Я бы хотел видеть свою сестру, леди Беллу Холланд».