"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— По сравнению с московским рынком…, - начал Питер.
— Московский рынок, — ядовито отозвалась мать, — уже который год на ладан дышит, с этой смутой. Даже если они в будущем выбьют поляков из Москвы и выберут царя — пройдет какое-то время, прежде чем торговля восстановится.
— А кому там нужно оружие, во льдах? — удивился сын.
— Оружие, — сказала Марфа, поднимаясь, — нужно всем. Мы с мистрис Мак-Дугал накроем холодный ужин, приходите.
В опочивальне горели свечи, и Марфа, опустившись на кушетку, расчесывая волосы, сказала: «Ну, хорошо, что Джованни приехал, он официальные бумаги лучше всех нас пишет».
Виллем услышал хныканье ребенка за стеной и голос Полли: «Кеннет, дай ее мне, только осторожно, тут чернила еще не просохли».
— Карта будет хорошая, — он взял из рук жены серебряный гребень. «А Майкл сейчас сидит, сводит данные о планах французов в Акадии, для того, чтобы доказать — нам надо быть там первыми».
— И будем, — ответила Марфа. «Ты же слышал, что Николас рассказывал — Мэри сшила флаг и выкрасила его оленьей кровью. Так что там уже — земля Англии».
— Думаешь, — осторожно спросил Виллем, заплетая ей косы, — Мэри и Генри согласятся вернуться домой?
— У Генри половины ноги нет, — горько сказала Марфа, — а Мэри его никогда не бросит, куда он, туда — и она. Тем более дети у них. Вернутся, конечно, будут жить спокойно.
— Спокойно, — сказал Виллем, откладывая гребень, — это не про Мэри, сама ведь знаешь. Она вся в тебя, — он, на мгновение, прижался щекой к пахнущим жасмином волосам, и твердо проговорил: «Послушай меня. Это, правда, три десятка лет назад было, но все равно…»
Марфа тихо слушала, а потом, взяв его руку, спросила: «А что ты мне раньше этого не рассказывал?». Она помолчала и добавила: «Хотя нет, не отвечай, я знаю. Ну что же делать, — женщина вздохнула, — разные вещи мой брат творил, и не только хорошие. Николас, знает, наверное, что потом случилось. Выйдет на свободу и все станет понятно».
— Выйдет? — Виллем все стоял, гладя ее по голове.
— Это сын Ворона, — ответила Марфа. «Я не дам ему умереть, никогда».
Джон расстегнул камзол и прошел на кухню. Внутри было темно и прохладно, очаги — потушены, посреди стола, под фаянсовой тарелкой с мясом лежала записка: «Работаю. Не беспокой».
— Даже есть не хочется, — вздохнул он, и, взяв из поставца бутылку вина, — пошел наверх. Из-под двери мансарды виднелась полоска света.
— Констанца, — постучал он. «Констанца, это я».
— Что? — она подняла засов и встала на пороге. Джон увидел из-за ее плеча заваленный бумагами стол. Губы сестры были в пятнах чернил. «Перья грызла, — вдруг, нежно подумал мужчина, — она так всегда делала, еще маленькой девочкой».
— А что ты чертишь? спросил Джон.
— Вещи, — коротко ответила Констанца. «Извини, это на всю ночь».
Дверь захлопнулась, и Джон, грустно повторив: «На всю ночь», — пошел в опочивальню.
Белла сидела на кровати, скрестив ноги, и что-то писала при свете свечи.
Он помялся, и, поставив бутылку на маленький стол орехового дерева, сказал: «Белла, я пришел извиниться. Прости, я не должен был…»
— Поздно, — холодно ответила жена. «И выйди отсюда, от тебя на милю несет тюрьмой.
Оставь меня в покое».
— Белла, ты не можешь…, - он подошел к постели и взял ее за плечо. Жена вывернулась, и, подхватив письмо, спрыгнув с кровати, встала у двери гардеробной.
— Хочу и могу, — коротко сказала она. «Я буду спать там, — она мотнула головой в сторону гардеробной, — на кушетке.
— Ты не можешь мне отказывать, — спокойно проговорил Джон. «Я твой муж, ты мне принадлежишь по закону. Вернись в постель».
— Лучше я умру, — выплюнула Белла и, сладко улыбнувшись, добавила: «Ну что стоишь, давай, опустись до насилия над женщиной».
— Это не насилие, — медленно сказал мужчина. «Ты моя жена, я имею право…»
— У тебя больше нет прав на меня, — услышал он, раздался звук ключа, поворачиваемого в замке, и Белла, прислонившись к двери, тяжело дыша, прошептала: «Я ведь все равно — люблю его, все равно. Но я не могла иначе».
Джон посмотрел на дверь, и, взяв вино, тихо выругавшись, — пошел в свой кабинет.
Полли присела на кровать, и, взяв руку Марфы, сказала: «Матушка, а почему вам туда нельзя, ну, в Адмиралтейство? Ужасно, когда тут сидишь, и ждешь».
Марфа вздохнула и, поцеловав женщину в щеку, ответила: «Женщин туда не пускают, милая, что уж делать. Ну да посмотрим, может, быть, и правда — все обойдется, и отпустят Николаса».
Она поднялась, и, наклонившись над колыбелью, тихо рассмеялась: «Какие щеки она у тебя наела!»
— У меня всегда молока много было, — махнула рукой Полли. «Матушка, а если Николаса…, ну…»
— Не повесят его, — твердо сказала Марфа. «Доклад Питера готов, карты твои — тоже, если что — Питер завтра поедет в Уайтхолл».
— Его, может, король и не примет, — Полли тоже встала и посмотрела на Темзу. «Папа сказал — просто так, без доклада, к нему только Джон входит, больше никто. Это же такой риск, матушка».
Марфа закрыла глаза и вспомнила голос сына: «В Адмиралтействе мне делать совершенно нечего. Дядя Джованни пусть едет к издателю, договаривается насчет заметок Мэри, а я останусь тут — я хочу, чтобы к завтрашнему дню все было готово».
Из-за двери донесся голос Александра: «Бабушка, мама, я записку от кузины Беллы принес.
И тетя Констанца вам письмо передала, бабушка».
Марфа взяла конверты, и, сказала Полли: «Пусть Александр тебе почитает что-нибудь, а ты ложись с Мораг и отдыхай. Правда, все будет хорошо».
Гранатовые губы женщины только чуть искривились и она тяжело вздохнула.
Марфа, выходя, поцеловала внука в затылок и шепнула: «Побудь с мамой, милый, ей сейчас тяжело очень».
Пройдя в свой кабинет, она распечатала конверты, и, пробежав глазами записки, хмыкнула: