"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Везде, — сказал Питер, наливая ей вина. Они сидели на пологом, зеленом берегу Венты, лошади были привязаны неподалеку. «Англия, ваша светлость, это же остров, — он улыбнулся, — она со всех сторон окружена водой».
— А вы много плавали, герр Питер? — спросила девушка.
— Ну, я же торговец, ваша светлость, — начал Воронцов, но герцогиня его перебила: «Герр Питер, вы меня называйте по имени, ну, или фрау Мария, если вам удобнее».
— Спасибо, — он улыбнулся. «Так вот, фрау Мария, торговцы — они часто путешествуют. Я даже в Новом Свете был».
Девушка ахнула и попросила: «Расскажите, пожалуйста. Так интересно!».
— Только сначала поедим, — ворчливо сказал Петя, потянувшись за корзинкой, что он взял на своем постоялом дворе.
— Позвольте мне, — попросила Мария, и, развернув большую льняную салфетку, удивилась:
«Ой, тут даже сыр есть!»
— Ну какой же обед без сыра, — Петя рассмеялся, глядя на то, как ее ловкие, худенькие руки хлопочут над провизией. Колец и браслетов на ней не было. «Продала все, что ли?», — подумал Петя. «Господи, бедное создание, вчера за обедом ела, как будто голодает, и давно уже. Да, наверное, так оно и есть».
— А вы, наверное, и в Париж ездили, — мечтательно вздохнула Мария.
— Ездил, конечно. Сейчас я вам буду рассказывать, а вы ешьте, — Петя отрезал кинжалом большой кусок свежего хлеба и водрузил на него такой же большой ломоть заячьего паштета.
Мария облизала пальцы и сказала: «Как вкусно!»
— Ну вот, а теперь слушайте, — Петя посмотрел на нее, и с удивлением увидел, как покраснела девушка. «Что такое?» — озабоченно спросил он.
— А я нигде не была, — кусая губы, сказала Мария. «Только на Москве и тут, — она вздохнула, — в Ливонии.
— Ну ничего, вы еще такая молодая, — уверил ее Петя, — увидите и Лондон, и Париж. «Вам холодно?», — спросил он, увидев, как девушка чуть поежилась.
— От реки немного зябко, — Мария вздохнула. По тихой, освещенной лучами закатного солнца, Венте, плыли лебеди.
— Что ж вы шаль с собой не захватили? — удивился Воронцов, и тут же покраснел:
«Простите».
«Надо здесь, в Виндау, купить ей, и привезти завтра», — сказал он себе. «Найдется же тут простая шерсть, ладно, пусть хоть невидная какая-нибудь».
— Возьмите, — сказал он ей, потянувшись за своим плащом. «В нем не замерзнете».
— Спасибо, — ответила Мария, и, укутавшись, потянула носом: «Как пахнет приятно».
— А это, — Петя потянулся и закинул руки за голову, — надо моего цирюльника благодарить, фрау Мария. Он мне делает ароматическую эссенцию для умывания — кедр и какая-то трава, индийская. Ну что, — он усмешливо посмотрел на девушку, — согрелись?
— Да, — тихо ответила Мария, и потерлась щекой о темную ткань плаща.
— Спокойной ночи, фрау Мария, — Питер помог ей спешиться, и, улыбнувшись, сказал:
«Завтра я привезу вам шаль. Кашемира не обещаю, но тепло будет. И, вы говорили, тут еще замки есть?»
— Да, но совсем разрушенные, еще орденских времен, — девушка все стояла, поглаживая холку белой, аккуратной кобылки.
— Ну, вот и съездим, посмотрим, — Питер взял кобылку под уздцы. Их пальцы на мгновение встретились, и девушка, зардевшись, сказала: «Такая хорошая лошадь, спасибо вам».
— Она теперь ваша, — Воронцов посмотрел на Марию. «Я ее отведу на конюшню, а вы идите спать, поздно уже».
— Спасибо, — она присела, и легко, по-детски вздохнув, сказала: «Как будто в сказке, герр Питер. Даже просыпаться страшно — вдруг все исчезнет…», — она не договорила, и, опустив ресницы, отвернувшись, быстро пошла через двор.
Оказавшись в опочивальне, девушка подошла к высокому окну, и еще успела услышать скрип ворот и стук копыт его коня.
Она сцепила тонкие, холодные пальцы и прижалась лбом к запыленной, грубой ставне.
— Питер, — сказала Мария тихо, будто пробуя его имя на вкус. «Питер», — повторила она.
Девушка села на огромную, старую кровать, и, с ненавистью обведя глазами комнату, опустила голову в руки.
Тогда, в Новгороде, после свадьбы, она точно так же сидела на краю кровати, рыдая, мечтая только об одном — оказаться сейчас где-то в другом месте, там, где будет спокойно и тихо, там, где будут батюшка с матушкой, и братья, и Ефимия, и Марфа Федоровна. Маша плакала, когда узнала, что она погибла, плакала, вспоминая ее спокойные, добрые зеленые глаза, ее уверенные, ласковые руки.
Венчали их по двум обрядам — православному и лютеранскому. Магнус был пьян — он начал пить еще за несколько дней до свадьбы, и сейчас, на пиру, еле держался на ногах. Царь был весел — он посылал еду ближним боярам, и поднимал кубки за удачу в войне. «Наша теперь Ливония», — он потрепал по щеке Машу. У государя были жесткие, сильные пальцы, и хищная улыбка. «Налей-ка сестре своей вина, Васька», — обернувшись, велел он.
Она выпила тогда, закрыв глаза, полный кубок, что поднес ей брат, — только чтобы забыться, чтобы не видеть лица Ивана Васильевича, не видеть Магнуса, заснуть, и проснуться только наутро.
Ей стало плохо еще там, на пиру, и Матвей Федорович, увидев ее бледное лицо, наклонившись над ее креслом, сказал: «Пойдем, Маша».
Он терпеливо ждал, пока ее тошнило — вином, страхом, ненавистью. Потом, умыв ее, Вельяминов вздохнул: «Ну, пора и на брачное ложе».
— Матвей Федорович! — Маша вцепилась в его руку. «Пожалуйста, не надо!».
Он только сжал красивые губы и погладил ее по голове. Молча, ничего не говоря, он помог ей раздеться, и, уже уходя, у двери, помедлив, тихо проговорил: «Храни тебя Господь».