"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Скорей бы, матушка, — вдруг, краснея, примеряя перстни, призналась Марья.
«Кровь-то в ней гуляет, конечно», — сухо подумала Анна Нагая. «Ну, от греха подальше, пусть венчаются — человек он взрослый, спокойный вроде, может, оно и к лучшему».
Боярыня обняла дочь, и, улыбнувшись, сказала: «Пойдем, Марьюшка, надо наряд твой на завтра выбрать — все же, окромя жениха твоего, тут еще и царь будет, неохота, чтобы ты колодой какой глядела, перед государем-то, все ж в первый раз он тебя увидит.
Дочь дала себя увести из кладовой — но все
Матвей Вельяминов стоял на крыльце городской усадьбы и любовался конями, которых как раз вывели на прогулку.
— Федор Федорович, — сказал он, обернувшись к окольничему Нагому, — ты не стесняйся, говори, какой тебе нравится. И для сынов своих выбирай, не с руки им ко мне заезжать-то, я понимаю, им под материнское крыло сразу хочется, с войны-то. А подарки шуринам своим будущим мне сделать надо, как же без этого.
— Да у тебя кони, Матвей Федорович, — как на подбор, — улыбнулся окольничий, поглаживая бороду. «Глаза разбегаются».
— У батюшки моего, упокой Господь его душу, — ответил Матвей, — жеребцы хороших кровей были, дак я уж старался, чтобы от них потомство славное получить. Вот, посмотри, — он сбежал вниз и принял уздечку из рук конюха, — как тебе гнедой этот? Молодой, еще двух лет нет, и резвый — Матвей рассмеялся, — не поверишь, какой.
Окольничий легко вскочил в седло и сделал круг по двору. «Отличный конь», — искренне сказал он Матвею, спешившись. «Ну, спасибо тебе, Матвей Федорович, знаешь ты, как тестя будущего уважить».
— А для Михайлы с Григорием вот этих бери, — показал Матвей на двух молодых жеребцов — серого в яблоках и вороного. «Не пожалеешь».
— А твой-то конь где, Матвей Федорович? — спросил Нагой. «На чем к венцу-то поедешь?».
Вельяминов лениво улыбнулся и хлопнул в ладоши. Окольничий восхищенно вздохнул — на двор вывели изящного, с крутой грудью и стройными ногами, белого, ровно снег, коня.
— Уж как я его пестовал, — ласково сказал Матвей, потрепав жеребца по холке, — сына родного так не пестуют.
Конь тихонько заржал и поласкал нежными губами ладонь хозяина.
Федор искоса взглянул на будущего зятя и мысленно перекрестился: «Господи, да за что нам удача такая? Вроде и небогатые мы, и знатностью нам с Вельяминовыми не равняться — они у трона царского рождены, у князя Димитрия Ивановича, что татар на поле Куликовом разбил — мать Вельяминова была, а у Матвея Федоровича мать — Головина, те из Византии свой род считают.
И вовремя же я его к себе обедать позвал, как он из Ливонии вернулся, ничего не скажешь.
Быстро, конечно, на Успение он Марью увидел, и то мельком, а через неделю уже и сваху заслал. Ну, зато теперь Михайле с Григорием не из мелкопоместных невест, каких выбирать придется, а можно и повыше замахиваться, как Марья Вельяминовой станет».
— Ну, тогда я велю, чтобы коней к вам на усадьбу отвели, — прервал его размышления Матвей.
«А мы с тобой пойдем, Федор Федорович, там нам стол накрыли — ну так, перекусить, икры, заедок всяких. Рядную запись почитаем, увидишь, что я за Марьей закреплю, вдовью долю ее».
— Матвей Федорович! — ахнул окольничий. «Упаси Господь!»
— Ты, боярин, сам воюешь, — ядовито ответил Матвей, — знаешь, каково там бывает. Мне ж через месяц опосля венчания обратно в Ливонию. Ну, с Божьей помощью, Марья понесет до этого».
— На Бога надейся, как говорится, Матвей Федорович, — начал, было, окольничий, но осекся, увидев холодный блеск ореховых глаз.
— Жена моя покойная, благослови Господь душу ее, — широко перекрестился Матвей, — в первую брачную ночь понесла, и родила двойню, мальчиков обоих. Что Господь их у меня забрал, то, за грехи мои случилось. Вот и получается, что ежели Марья бесплодной окажется, — он усмехнулся, — то уж не моя вина будет, боярин Федор.
— Да что вы, — испуганно сказал окольничий, — у меня и в мыслях не было, Матвей Федорович.
— И помни, боярин, — обернулся Матвей, уже входя в крестовую палату, — я на правнучке царя Ивана Великого женат был. И род мой от варяжских князей начало свое ведет. Так что, — он усмехнулся краем тонких губ, — пойдем, посмотришь, что после смерти моей семье твоей достанется, коли Марья вдовство свое не нарушит.
Матвей развернул грамоту, и внезапно представил себе лицо Марьи — такое, как тогда, в полутьме лестницы, жарким августовским вечером, когда, напросившись еще раз на обед к окольничему, он услышал ее робкое дыхание где-то наверху, у входа в женскую половину.
Легко поднявшись туда, он оперся на перила и, посмотрев снизу вверх в ее блестящие, ровно яхонты глаза, и спросил, усмехаясь: «Что, люб я тебе?».
Девушка заалела, и, отвернувшись, спрятав лицо в рукаве опашеня, еле промолвила: «Да».
— Ну, жди тогда сваху, Марья, — Матвей нежно улыбнулся. «Завтра и приедет».
— Матвей Федорович, — ахнула она, — да как, же так?
— А вот так, — ворчливо сказал он, и, взбежав еще на несколько ступенек, ласково потянул ее к себе. «Вот так», — сказал он еще раз, поцеловав ее прохладные, мягкие губы, утонув в ее запахе — яблоки это были, крепкие, сладкие осенние яблоки.
— Ты хозяйку-то свою позови, Федор Федорович, — царь, выпив поднесенную ему чашу, откинулся на спинку большого кресла. «Надо сказать ей спасибо, за хлеб, за соль, все ж не один я сюда приехал, а с сынами своими, цельную толпу привез. Накормили нас славно, теперь поблагодарить надо».
— Я смотрю, Матвей Федорович, — лукаво шепнул Вельяминову наследник московского престола, старший сын царя, Иван, — ты за невестой хорошее приданое берешь.
Матвей погладил короткую золотистую бородку и смешливо ответил: «Иван Иванович, неужто я отказываться буду, коли предлагают?». Он искоса взглянул на красивое лицо Ивана, и в который раз подумал: «Господи, смотришь на него — и ровно покойницу, Анастасию Романовну видишь. Только ростом не в нее — высокий, как и отец».