"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
«Господи, — вдруг подумал Матвей, — одно лицо ведь с Джоном. У того только волосы светлые, а Джованни — темный, в мать. А так — поставь их рядом, и сразу понятно, чей он сын».
— Ну, вот станешь взрослым, — Матвей потрепал ребенка по мягким локонам, — и решишь, что тебе больше нравится.
— Синьор Маттео, — Джованни хитро взглянул на него, — а давайте поедем к замку, туда, — он показал на вершину холма. «У меня все равно каникулы, учителя не приходят, время у нас есть».
— А что тебе там? Смотри, белка, — показал Матвей.
— Она смешная, — нежно сказал мальчик. «Шишку грызет. Сейчас я ей орех дам, у меня есть».
Он спешился и, наклонившись, протянул ладонь. Зверек подергал носом, и, подбежав, взял с ладони мальчика орешек. «Щекотно, — рассмеялся Джованни, и, вскочив в седло, ответил:
«Так хочется посмотреть сверху на равнину, красиво ведь».
— Ну, поехали, — Матвей посмотрел на прямую спину мальчика. «И как он при его светлости герцоге таким вырос? Вечно котят каких-то больных домой тащит, собака ногу сломала — вылечил, щегла ему подарили — выпустил, сказал, что птица не должна в клетке жить. Еще и стихи пишет, никому не говорит только, стесняется. Хороший парень, — Матвей усмехнулся и вслух сказал: «Конечно, красиво, Джованни».
— Синьор Маттео, — сказал его светлость за ужином, отодвигая стакан с водой, — задержитесь, пожалуйста, я хочу с вами поговорить.
— Конечно, — ответил Матвей спокойно, и, посмотрев на отечное, старое лицо Орсини, добавил: «С удовольствием, ваша светлость».
Когда все ушли, Орсини, тяжело дыша, откинулся на спинку кресла и сказал: «Во-первых, я хочу вас поблагодарить, что вы так хорошо все подготовили, синьор Маттео. Чувствуешь себя в полной безопасности».
— Это моя работа, — Матвей отпил вина и подумал: «Все равно французское лучше, хоть ты что делай. Сейчас все закончу, и Джон меня обещал отпустить в Париж. Ходят разговоры, что мой друг король Генрих недоволен Католической лигой вообще и герцогом Гизом в частности, надо выяснить, — из первых рук, — что у них там происходит».
— Так вот, — продолжил герцог, глядя в красивые, ореховые глаза, — вы же знаете, синьор Маттео, что местный врач прописал мне ванны. Понятно, поздним вечером, после того, как купальня закроется. Я не хочу обременять слуг, — герцог чуть усмехнулся, — не согласились бы вы мне помочь, синьор Маттео? Я понимаю, что…
— Ну что вы, — ласково ответил Матвей. «Ну что вы, ваша светлость. Даже и говорить об этом не будем, я сделаю все, что надо».
— Налейте-ка мне вина, — попросил Орсини.
— Ваша светлость, — осторожно сказал Матвей.
— Налейте! — резко велел герцог, и, взяв бокал, опираясь на палку, подошел к открытому окну.
«Смотрите, какие тучи, синьор Маттео, — сказал Орсини, — а день был таким ясным. Не иначе, гроза собирается». Герцог отхлебнул вина, и, — как всегда, — сразу же почувствовал острую, режущую боль там, под бинтами.
— Идите-ка сюда, — Матвей отобрал у него бокал, и усадил в кресло. «К запаху действительно привыкаешь, — вдруг подумал Вельяминов, стирая платком ледяную испарину на лбу герцога.
— Мне недолго жить осталось, — Орсини закрыл глаза и добавил: «Не спорьте, я это знаю. И то чудо, что я почти десять лет протянул, синьор Маттео. Вы же, наверное, не знаете — но в Европе таких операций, как мне, еще никому не делали. Впрочем, разве это жизнь? — он откинул голову назад, закусив губу, пытаясь не стонать, и Матвей сказал: «Я позову слугу, ваша светлость, время перевязки».
Мальчик отложил книгу, и, подойдя к двери, опустил засов. «Тут безопасно, Джованни, — вспомнил он слова синьора Маттео, — но все равно, — никому, кроме меня, не открывай».
Джованни перекрестился и встал на колени перед маленькой статуэткой Святой Мадонны.
Нельзя было так думать, но мальчику всегда казалось, что она похожа на маму. Он плохо помнил ее — только запах, — холодный, сладкий, приятный. У нее был веселый, нежный голос, и глаза — красивые, большие, цвета жженого сахара. Еще Джованни помнил странный город — весь на воде. Мама жила там, вместе с ним, — но мальчик не знал, — может быть, это была сказка. Или сон.
Когда он спросил батюшку, как звали маму, тот хмуро сказал: «Вероника. Она умерла».
Джованни опустил голову на сложенные руки, и сказал, глядя в красивое, тонкое лицо Мадонны: «Господи, упокой душу моей мамочки Вероники, пусть ей будет хорошо с тобой, и спасибо за то, что она мне снится».
Мальчик забрался в постель, и, свернувшись в клубочек, подложив ладони под щеку, вздохнул. «Может быть, увижу маму», — улыбнулся он, сквозь сон.
— Спасибо, синьор Маттео, — герцог, поморщившись, опираясь на его руку, зашел по колено в теплую, бурлящую воду. Над большим мраморным бассейном поднимался пар, и Матвей, отерев пот со лба, подумал: «Столкнуть его не удастся, он тяжелый, еще кричать начнет.
Хотя никого нет вокруг, полночь уже, но лучше не рисковать. С другой стороны, и хорошо, что при герцоге нельзя быть с оружием — я все сделаю так, что меня никто не заподозрит».
— Я слышал, этими термами пользовались еще римляне, — заметил Матвей, и, взяв со скамьи тряпку, обернул ей руки.
— Да, — донесся до него голос герцога. «Я здесь бывал, еще до ранения. Синьор Маттео, принесите мне лохань, ну, понимаете…
— Конечно, — Матвей подхватил красивую серебряную чашу и сказал: «Вы подержите, или мне самому?».
— Давайте я, — сказал герцог. Запах стал удушающим.
«Сейчас», — подумал Матвей. «Только бы не оступиться, камни страшно скользкие».
Он неслышно протянул руки и схватил Орсини за толстую, обрюзгшую шею. «Что!» — захрипел герцог. «Что такое!»
— Изабелла, — ласково сказал Матвей, сжимая пальцы. «Вероника». Герцог забился, пытаясь вырваться. «Марта», — усмехнулся Матвей, и, наклонившись над лицом Орсини, увидел ужас в покрасневших, отекших глазах.
«Я ее брат, — сказал мужчина и в последний раз сомкнул руки. «Следов не осталось, — Матвей осмотрел шею герцога, и, толкнул тело вниз, в бассейн. Раздался плеск, а потом все стихло — только бурлила вода — почти неслышно.