"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Монахиня быстрым шагом вернулась в палаты, и Матвей сказал, опускаясь на колени: «Ну, давай, хоша для вида тут повозимся, чинить тут нечего, конечно, зато все заметно — кто идет и откуда. Веревка у тебя?»
Волк кивнул, и, присев рядом с Матвеем, осторожно спросил: «А дочка-то ваша где?».
— Не видел пока, — коротко ответил Матвей, застыв, разглядывая солнце над Шексной.
«Смотри, Михайло, уж и сосульки капают. Скоро тут все в грязи потонет, нам бы поскорей выбраться. Мы-то с тобой на закат пойдем, там уже и реки вскроются, все быстрее до места доберемся».
— Вот она, — тихо проговорил Михайло, и стал разматывать веревку.
Монахиня, оглянувшись, прицепила к ней что-то, и, даже не посмотрев вверх, обогнув здание палат, — скрылась из виду.
Матвей отцепил маленький деревянный цилиндр, и, поддев ногтем крышку, прочитал записку. Волк увидел, как побледнел мужчина и осторожно спросил: «Что такое, Матвей Федорович?».
Тот едва слышно, злобно выматерился. «Господи, какой дурак!», — хмуро сказал Матвей.
«Взрослый мужик, женатый, и туда же — головой не думает!».
— Да что случилось-то? — непонимающе поинтересовался Волк.
Матвей вдохнул сладкий, весенний воздух и ответил:
— Племянник мой сюда, оказывается, блудом заниматься приехал. И с кем, — с той самой Ксенией Годуновой. Сегодня ночью навестить ее собирается, совсем ум потерял. Ежели найдут его там, — Матвей указал на палаты, — так нам ни Марью, ни дочь ее, ни Машку мою ввек отсюда не вытащить.
— Он ведь женат, — сквозь зубы сказал Волк. «Как можно так, с женой венчанной…
— Ну и не пойдет он сегодня никуда, — обернулся Матвей. «Понял, Михайло? Хоша на пороге ляг, а а чтобы Федор его не переступил. Еще чего не хватало — из-за его дурости нам всем рисковать. Иди, — он кивнул на леса, — уж и обедать пора.
— А вы? — осторожно тронул его за плечо Волк.
— А я тут еще побуду, — не отрывая взгляда от монастырского двора, тихо проговорил Матвей.
«Ты иди, Михайло, — ласково попросил мужчина, — я спущусь потом».
На белом снегу появились три черные фигуры, и Матвей, сжав захолодевшие пальцы, прищурив глаза, вздохнул: «Дочка!».
Он увидел золотой локон, что выбился из-под апостольника. Мэри что-то сказала Маше, и та, робко подняв руку, чуть заметно помахала.
Матвей улыбнулся и прошептал, вспомнив записку: «Нет, не могу. Не могу я вот так уезжать, ее не увидев. Тихо все сделаю, и не заметит никто».
Мужчина проследил за инокинями, что заходили в палаты, и стал спускаться по лесам вниз, к трапезной.
Ему снилась река. Мощная, огромная, она медленно текла на север и Волк, спустившись к серой воде, посмотрев на зеленые холмы, опустил руку в прозрачные, легкие волны, что с шуршанием накатывались на берег.
«Холодная, — подумал он. «Ровно, как в Сибири». Нежные руки обняли его сзади и женский голос шепнул: «Хорошо тут».
— Хорошо, — согласился Волк, целуя ее маленькую ладонь. Он вдохнул свежий ветер и услышал ласковый голос: «Пойдем, спит дитя-то, ты ведь тоже — отдохнуть хотел».
Он потерся щекой о руку женщины и смешливо ответил: «Ну, это мы еще посмотрим, я, может, и отдыхать буду, а вот кто-то — вряд ли».
Голос рассмеялся и Волк, было, хотел повернуться — поцеловать ее, но его пальцы нашарили только темную пустоту.
Волк открыл глаза, и, приподнявшись на локте, вздохнув, отпил кваса из кружки, что стояла на полу. Сзади — он спал у выхода из подвала, — раздалось какое-то шуршание, и Волк, вскинув голову, спросил: «Куда это ты собрался, Федор Петрович?».
— Спи, — велел мужчина, застегивая полушубок.
Волк легко вскочил, и, встав спиной к двери, загораживая ее, повторил: «Куда?»
— Не твое дело, — сквозь зубы ответил ему шурин.
Голубые глаза Волка блеснули льдом, и он лениво ответил:
— Очень даже мое. Ты, Федор Петрович, как видно, в шайке-то не работал никогда. Коли я один на большую дорогу выхожу — так мне только перед собой и Господом Богом ответ держать, а коли с подельниками — от них секретов быть не может, а у кого появятся — тому сразу горло перережут. Самолично я и резал, — добавил Волк, улыбаясь.
— Тут не шайка, — хмуро сказал Федор, засовывая в карман полушубка веревку.
— Дело-то одно делаем, — Волк шагнул к нему и поднял голову.
— Слышал, небось, как французы говорят: «Un pour tous, tous pour un», — мужчина рассмеялся и добавил: «Ты ложись, ложись, Федор Петрович, тебе завтра еще в Кириллов ехать, за ведром водки, договорились же — чтобы следующей ночью тут все пьяные были».
— Еще всякая шваль мне указывать будет, — пробормотал Федор.
— Язык свой прикуси, — посоветовал ему Волк. «Я тебя сейчас жалею, потому как ты мне родственник. Был бы не оный, — я б уже кишки твои ногами топтал. А ну сядь, — он указал на нары.
Федор выматерился сквозь зубы, но повиновался.
— Хорошо, — ласково сказал Волк. «И запомни, Федор Петрович, что от Писания сказано:
«Берегите дух ваш, и никто не поступай вероломно против жены юности своей».
Даже в темноте было заметно, как покраснел мужчина.
— Стыдно, — протянул Волк. «Оно и славно, — может, разум у тебя в голове появится, а то вон — четвертый десяток, жена, детки, и блудить собрался».
— А ты что тут за поп? — зло спросил Федор. «Всякий ублюдок…, - он не закончил, и, матерясь, схватился за разбитый нос.
— Я в браке венчанном рожден, — холодно сказал Волк, — и предков своих до князя Ивана Калиты знаю поименно. И все ворами были, тако же — убийцами.
Он подул на костяшки и добавил: «Не надо со мной кровью мериться, Федор Петрович, не дорос ты еще до этого, шурин. Пойди, ополоснись из ведра, — он кивнул в угол подвала, — и спи, завтра ночью нам работать предстоит.
— А я, — Волк кинул полушубок на каменный пол и устроился у двери, — тут побуду. Коли выйти вздумаешь, — он усмехнулся, опускаясь на пол, — я тебе сего не советую, Федор Петрович.