Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
«Скоро и на юг, навестим родные места, так сказать».
Она села на высокой, узкой койке, поджав под себя ноги, и потянулась за большой шкатулкой черного дерева. Открыв крышку, Вороненок полюбовалась сиянием драгоценностей, и, грустно выпятив губу, рассматривая золотой браслет, сказала: «А ты полежи пока».
Девушка выбрала перстень — большой изумруд был окружен бриллиантами, и, подумав, не удержавшись, взяла еще один, — сапфировый.
Она встала и, скинув рубашку, осмотрела себя — она была высокой, стройной, с почти
Она почти ничего не помнила — только высокую, стройную, смуглую женщину с зелеными, большими глазами, — как у нее, Вороненка, и нежным голосом. «Мою маму звали Тео, моего отца — Ворон, — шепнула себе девушка.
Иногда ей снились они — отец, с повязкой на глазу, с каштановыми, как у нее волосами, ласково обнимал ее, красивая женщина, в шелках, зеленоглазая, звала ее куда-то за собой.
Вороненок просыпалась и долго лежала, глядя в дощатую переборку каюты.
Капитан Энрикес только вздохнул, когда она спросила, что случилось с детьми сэра Стивена Кроу:
— Один вроде на севере пропал, другой — в джунглях, он миссионером был, а про остальных — не знаю, — он пожал плечами. «Две дочки у него, одна в Старом Свете, а вторая — погибла, когда она Ледяной Континент искал, еще младенцем. Хочешь, — он испытующе посмотрел на Вороненка, — рассчитаю тебя, езжай в Лондон, там, у Ворона, кажется, младший брат жил.
Все же семья».
Вороненок поиграла пистолетом и сердито сказала: «Я и английского почти не знаю, капитан, что мне там делать? Хотя, — она задумалась, — в шестнадцать поеду, вот. Хоть не с пустыми руками к родне явлюсь, — она звонко рассмеялась.
Девушка прошла в боковой чулан, и долго, с наслаждением мылась в пресной воде.
«Давненько, — проворчала она, скребя себя жесткой щеткой. Выплеснув лохань в ставни каюты, она оглядела порт — на кораблях потихоньку поднимались, кое-где уже чистили палубы, с камбузов тянуло готовящимся завтраком.
Она потрогала медвежий клык, что висел у нее на шее, вместе с крестом и стала одеваться.
Прицепив шпагу, засунув за пояс кинжал, и уложив в кожаные, потрепанные кобуры два пистолета — изящные, один с ручкой слоновой кости, а второй — черненого серебра, Вороненок, гремя по трапу высокими сапогами, спустилась на камбуз.
— А что, капитан спит еще? — поинтересовалась она у кока, принимая оловянную тарелку с жареной рыбой. «О, хлеб, — обрадовалась девушка, отрезая себе толстый ломоть.
— Ешь, пока дают, — сварливо велел кок, — а то потом опять будем на галетах сидеть.
— А капитан, — он рассмеялся, — и не возвращался еще, там, по слухам, он вчера троих взял, на два дня, так что, — кок поднял бровь, — как раз к отплытию его и увидим. Отнеси-ка ему, кстати, — он ловко упаковал рыбу и хлеб в холщовую салфетку, — а то, сама знаешь, поят там, хорошо, а вот с кормежкой — у них не очень, тем более с утра.
Вороненок было, посмотрела на бочонок с ромом, но кок сварливо сказал: «Капитан не велел. На вот, — он щедро разбавил вино водой, и протянул ей оловянный стакан.
— Кислятина же, — грустно заметила девушка, выпив.
— Бургундское на свои заработки покупай, — сочно ответил ей кок. «Вот же вы все, кто с французами плавал — избалованные».
Вороненок закатила глаза, и, сняв со стены виуэлу, пробежавшись пальцами по струнам, стала распеваться.
Дэниел открыл глаза и грустно сказал: «Ну вот, как всегда — не успел я тебя обнять, — и уже проснулся».
Он посмотрел на узкую кровать, и, потянувшись, пробормотав: «Эухения», — откинулся на подушку.
Она шла по проходу в церкви Святой Елены, под руку с адмиралом, и отец, потрогав Дэниела за плечо, шепнул: «Мама была бы так счастлива».
Вокруг был цветущий, зеленый июнь, и она была — в платье темно-зеленого шелка, в венке из листьев дуба на распущенных, белокурых волосах. Она опустилась рядом с ним на колени, и Дэниел взяв ее маленькую, мягкую руку, поднеся ее к губам, шепнул: «Я люблю тебя».
Темные ресницы дрогнули, и она, одними губами, ответила: «Всегда, на всю жизнь».
Вечером, уже в усадьбе, он распахнул ставни — в нежный, летний закат, и, усадив ее на кушетку, встав на колени, прижался ухом к едва выдающемуся вперед животу. «В октябре, — ласково улыбнулась Эухения.
Он посчитал и рассмеялся: «Так, получается, едва мы отошли от Картахены…
— Угу, — она поцеловала его, — глубоко, и скользнув в его руки, добавила: «Если девочка — как твою маму назовем, да?».
— Тео, — он поднял жену на руки и сказал: «Вот, — самая большая кровать во всем доме, и у нас есть целая неделя, миссис Вулф. Я не собираюсь с нее вставать, — все это время. А если мальчик? — лукаво спросил Дэниел, целуя ее белую, нежную шею.
— Можно Теодором, — обнимая его, ответила жена. «Бабушка будет рада».
— И все равно, — сказал себе Дэниел, глядя на беленую стену постоялого двора, слыша звуки просыпающегося порта внизу, — соскучился я по морю. По настоящему, как здесь, а не — он даже усмехнулся, — в проливе.
Дэниел поднялся, и, умывшись, одевшись — присел на окно. Корабли стояли совсем рядом, — с высокими, стройными мачтами, со свернутыми парусами, пахло солью, и немного — цветами, и он, положив ладонь на золоченый эфес шпаги, вздохнул. «Сейчас бы к румпелю, — подумал Дэниел. Вспомнив карту, он улыбнулся: «На юг, да. В Картахену, и дальше — на Амазонку, в пролив Всех Святых, на те острова, куда сэра Стивена занесло».
Но потом он вспомнил маленькую ладошку Тео, уцепившуюся за его руку, и ее горячий шепот: «Папа, приезжай!».