Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
Джон краем глаза увидел валяющуюся на земле саблю, и едва заметно потянулся к ней.
— Вот же сука, — Болотников хлестнул его по лицу. — Ладно, держите ее, крепко, — он кивнул на Дуню и принял от подручного железный прут.
Лиза услышала страшный, раздирающий все вокруг крик. Марья недовольно что-то забормотала и женщина, потянувшись, взяв дочь на руки, стала ее укачивать, глядя пустыми глазами на пламя костра у дороги.
Она еще жила. Она кричала, хватаясь руками за окровавленные, выжженные глазницы, ползла куда-то, и Болотников,
Джон даже не стер кровь, и что-то белое, тягучее, что брызнуло ему на лицо. «Голубые, — подумал он, — какие они были голубые».
— Ну, неси свою блядь к могиле, — рассмеялся Болотников, — вместе лежать будете.
Джон наклонился, и, подхватив девушку на руки, посмотрев в изуродованное лицо, — поцеловал ее в губы. «Дождь, — подумал он. «Да, туча же шла, с запада. Сейчас костер потухнет. Они выстрелят мне в голову, и мы упадем туда. Хорошо, что так, я ведь обещал Эве — мы всегда будем вместе».
Лиза посмотрела на его прямую спину — он стоял на коленях, у края ямы, бережно держа на руках тело. Белокурые косы свесились в придорожную грязь, и она увидела, как Джон нежно укладывает их на груди девушки.
Болотников упер ему в спину дуло пищали. Лиза услышала выстрел, и, так и не закрывая глаз, похолодевшими губами пробормотала: «Зачем?».
— Зарывать, Иван Исаевич? — озабоченно спросил подручный, глядя на тело мужчины, что лежало спиной кверху. Из-под него виднелись разметавшиеся, светлые волосы.
Болотников подставил лицо хлещущему, холодному дождю, и, потерев его руками, озабоченно спросил: «Гляньте, кровь у меня идет еще?».
— Остановилась, Иван Исаевич, — подсказали ему услужливо.
— Хорошо, — улыбнулся он, сняв кафтан, встряхнув его, пригладил волосы. — А с этими, да, зарывайте. И впрягайте лошадей, я в возке поеду.
Марья зевнула, и, подняв ресницы, увидела совсем рядом с собой изумрудный блеск рысьего глаза. Девочка покосилась на мать — та сидела, бледная, с ледяными, остановившимися глазами.
Девочка незаметно сунула кинжал себе под рубашку и подумала: «Потом еще поиграю, уж больно он красивый».
— Почему не едем? — капризно сказала она, приподнимаясь.
— Сейчас поедем! — весело сказал высокий, чернобородый мужчина, открывая дверь возка.
— Батюшка! — обрадовалась Марья, увидев бороду, и протянула к нему руки.
— Ах ты моя хорошая, — Болотников пристроил девочку у себя на коленях, и, вдохнув сладкий, детский запах, тихо сказал: «Пани Эльжбета…»
Она повернула голову, и Болотников увидел холодную, непроницаемую синеву.
— Вы кто? — спросила женщина, глядя мимо него, куда-то вдаль.
— Это батюшка! — весело закричала Марья. — Он приехал!
Болотников поцеловал каштановый затылок и твердо ответил: «Я ваш муж, пани Эльжбета».
Она все смотрела поверх его головы и Марья, потянувшись, потормошив мать, озабоченно проговорила: «Мама! Что с тобой!»
Женщина вздрогнула, и, отдернув руку, как от огня, тихо спросила: «А я кто?».
— Вы пани Эльжбета, моя жена, — терпеливо ответил Болотников, — а это наша дочка, Мария. Мы долго не виделись, а теперь встретились. Сейчас мы поедем домой.
— Домой, — эхом повторила женщина, и, сцепив нежные пальцы, глядя в карие глаза напротив — улыбнулась.
— Домой, — рассмеялась Марья и сказала Болотникову: — Хочу к маме!
Лиза приняла девочку, и, положив ее голову себе на плечо, замолчала, глядя на лужи грязи под колесами возка. Извилистая, узкая дорога шла на запад, среди мокнущих под сильным дождем деревьев. Она пропадала в сером, холодном ливне, — там, где слышались сильные раскаты грома.
Игумен Молчанского монастыря покосился в сторону пистолета, что лежал на его столе и осторожно сказал: «Батюшка Иван Исаевич, все же не делается так… Вы говорите, что давно с Лизаветой Петровной живете, и дочка у вас есть, однако же, то слова, мне бы бумагу, какую, сами знаете, что за время на дворе…»
— Тебе какую бумагу, поп? — холодно спросил мужчина, поигрывая кинжалом. — Патриарха законного, что государя Димитрия Иоанновича на царство помазал, Шуйский в ссылку отправил. Как восстановим государя на престоле, тогда будут тебе все бумаги, кои требуются, а пока венчай так. Или ты хочешь, чтобы я к воеводе, князю Шаховскому, пошел? Он тебя на твоих же воротах вздернет, это я добрый, — Болотников хищно улыбнулся, — а Григорий Петрович, сам знаешь, — не слишком. Ну? — он поднял бровь.
— Хорошо, Иван Исаевич, — сглотнув, согласился игумен. — Завтра тогда, опосля заутрени приходите, повенчаем.
— Сегодня, опосля обедни, — Болотников взял пистолет и упер в лоб монаху. — И смотри у меня, чтобы опись о венчании в порядке была, понял?
Игумен испуганно закивал и перекрестившись, провожая глазами прямую, жесткую спину, пробормотал: «Этот ведь голову снесет, и не задумается, ну его, еще с ним связываться!»
Болотников вышел из ворот монастыря и, посмотрев со склона холма на извилистый, блестящий Сейм, вдохнув теплый ветер, сказал: «Хорошо!».
На улицах Путивля было шумно, и Болотников, приставив ладонь к глазам, приподнявшись в стременах, подумал:
— Уже и поля вокруг шатрами заняты, а люди все идут и идут, из Тулы, отсюда, из Северской земли, даже из Рязани и то пришли. Будет у нас царь истинный, я при нем воеводой стану, а народу землю и волю дадим. Заживем с Лизой и Марьей спокойно, еще детки родятся у нас, все хорошо будет. А пана Теодора, — он усмехнулся, — и сыновей его, я своей рукой убью, и памяти от них не останется.
Он пришпорил коня и повернул в узкую, ведущую вверх, на холм, улицу. «Господи, — подумал Болотников, издалека увидев красивую, покрытую шелковым платком голову, — Лиза кормила кур на дворе, — как же я ее люблю! Ну, все, сегодня обвенчаемся, и она моей станет — навсегда».