Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Это не ржавая посудина, как у нас. Комитетчики, что ли, сели нам на хвост? Нет, мы от них оторвались в Пассаже. Очень удобное заведение для таких целей… – ему сунули бутылку водки, ребята заорали:
– Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид…
«Антей» неожиданно резво помчался на запад, к сфинксам Академии Художеств.
Каюту военного катера отделали дубом, мебель обтянули светлой кожей. В распахнутые иллюминаторы рвался свежий ветер, трепавший рыжие, коротко стриженые волосы Марты. Девочка сидела на краю стола,
Она передала развалившемуся на диване Саше тетрадку:
– Сахаров меня похвалил, единственную из всех учеников… – на полях блокнота в клеточку краснел резкий карандаш. Саша прищурился:
– По-моему, он исчеркал все твои уравнения, Мышь… – девчонка присвистнула:
– Видел бы ты, что творилось в тетрадках у других… – она закатила зеленые глаза:
– Ледовое побоище и Варфоломеевская ночь, как сказал Андрей Дмитриевич…
В следующем году, по решению правительства, в Новосибирске, Ленинграде, Киеве и Москве открывались физико-математические интернаты для одаренных школьников:
– Папа Миша подписал письмо министров оборонной промышленности, – небрежно сказала Марта, – они поддерживают создание таких школ. Но мама Наташа не отпустит меня даже в Москву, нечего и надеяться… – Журавлевы привезли Марту в Ленинград для первого семинара будущих учеников:
– Мне разрешат заниматься заочно, – заявила Марта, – я в группе самая младшая, хотя закончила восьмой класс. Кстати, на все пятерки… – со значением добавила девочка. Саша фыркнул:
– Кто бы сомневался, Мышь. Ешь птифуры, – на столе красовалась роскошная коробка пирожных, из специального цеха при обкоме партии, – пей кофе. Почти пять утра, надо отправляться домой… – семью Журавлевых поселили на особой даче на Островах.
Саша обретался в общежитии Комитета, неподалеку от Большого Дома:
– Куколки с Фокусником тоже здесь, – вспомнил он, – но товарищ Котов прав, нельзя смешивать операции. Они в городе не по делам, а ради развлечений…
Саша приехал в Ленинград в середине мая именно по делам. Он надзирал за возвращением в США Стрелка, как в папках Комитета именовался Ли Харви Освальд. Стрелок с русской женой и младенцем благополучно отбыл в Хельсинки, под опеку тамошнего посольства:
– Дальше вас ждет перелет в Париж, – сказал Саша новому приятелю, – а оттуда прямым рейсом в Техас. Осенью я к тебе присоединюсь, проверю, как вы обустроились… – Саша считал Стрелка откровенно ненормальным, но другого выбора у них не было:
– Не Страннице же поручать такую операцию, – хмыкнул он, – Освальд по крайней мере урожденный американец. Он не выделяется из людей на улице. У него нет пионерских привычек, как у Странницы. Ей только горна и барабана не хватает. Истинно, ходячая «Пионерская зорька»…
Осенний вояж Странницы в США предпринимался для близкого знакомства девушки с будущим местом работы:
– Она едет туда ненадолго, – вспомнил Саша, – она навестит Техас, Калифорнию и вернется обратно в Мексику… – они со Странницей переходили границу США тайно, под видом чернорабочих:
– В Техасе нас ждут американские документы, от резидентов в Нью-Йорке, – Саша отпил свой кофе, – я беру напрокат машину и мы мчим в закат… – по неизвестным ему соображениям, Странница не навещала Нью-Йорк или столицу страны:
– На Юге она еще окажется, но не сейчас… – Мышь жевала пирожное, не отлипая от тетрадки, – сначала ей надо потрудиться на Кубе и в Латинской Америке… – Саша и сам хотел увидеть настоящие США:
– Не из окна «Плазы», а из третьеразрядных придорожных мотелей… – улыбнулся он, – ничего, Странница и в Техасе поймет на своей шкуре, что такое сегрегация… – Саша предполагал, что через несколько лет девушку ждет внедрение в радикальные круги нового движения за права черных американцев, созданного пастором Кингом. Сейчас Странница, как выражались на Лубянке, пробовала воду:
– Оставляю ее на западе под надзором тамошних ребят и лечу обратно в Техас… – Саше, судя по всему, предстояла долгая командировка в Америку. Товарищ Освальд был, как они говорили, заделом на будущее:
– Все зависит от поведения Кеннеди осенью… – подумал Саша, – от реакции Америки на размещение наших ракет на Кубе. Хотя понятно, как они воспримут такие шаги… – он очнулся от веселого голоса Марты:
– Ты меня не слушаешь, а спишь. Я говорила, что… – Саша подмигнул ей:
– Что Сахаров тебя похвалил и у доски тоже. Еще выше задери нос, тогда никто не заметит, что он у тебя расцвел веснушками… – она широко улыбнулась:
– Мама Наташа сует мне какой-то лосьон, но по-моему с веснушками тоже хорошо… – Саша полюбовался хрупкой фигуркой в белой кофте с короткими рукавами. Острые локти тоже пестрили веснушками:
– Хорошо, – ласково сказал он, – тебе они очень идут, Мышь. В общем, когда я приеду, ты будешь заканчивать девятый класс… – по прикидкам Саши, американская операция не должна была затянуться дольше будущей весны:
– К тому времени станет ясно, что мы решаем с Кеннеди. Честно говоря, я бы сначала отправил на тот свет проклятую пиявку, то есть Невесту, но руководство считает, что она еще нужна… – предателя Пеньковского пока не арестовывали, держа его под плотным колпаком. Саша вздохнул:
– С другой стороны, с пани Данутой, благополучно добравшейся до Рима, кроме Невесты, мне к себе никого не подпустить… – Странница была коллегой по работе. Кроме того, Саша опасался, что, оказавшись в его постели, девица немедленно настрочит рапорт по начальству:
– Даже не думая. Впрочем, ей нечем думать, у нее не голова, а собрание трудов классиков марксизма… – Саша взглянул на часы:
– Не сплю, а дремлю, Мышь. Не все такие полуночники, как ты, некоторые… – девчонка прыснула:
– Встают в пять утра, упражняются с гирями и заносят в дневник цитату дня… – Саша пробурчал:
– Не вижу ничего плохого в гирях. Развод мостов ты посмотрела, пора доставить тебя на Острова… – в дверь постучали. Саша услышал голос военного моряка, ведавшего прогулкой:
– Товарищ, вас к телефону… – катер оборудовали полевым аппаратом. Быстро поднявшись в рубку, Саша зажмурился от бронзового сияния солнца, поднимавшегося над шпилем Петропавловки. Замигала зеленая лампочка, дежурный по Большому Дому сухо велел: