Вендетта
Шрифт:
— Благодарю за службу, — кивнул Криббе. — Ступай на пост. — Тут одна из темных прядей снова упала ему на лицо. Он раздраженно отбросил ее рукой. — У кого-нибудь есть лента? Да хоть тряпица какая?
— Зачем вам лента, да еще и тряпица, друг мой? — к Криббе быстрым шагом приближался Головкин. — Господи, оставьте. С растрепанной шевелюрой, да окровавленной шпагой, вы всем своим видом напоминаете разбойника.
— О, да, к тому же именно так меня видят при его величестве, — Криббе усмехнулся, а в его словах прозвучала горечь. — Разбойник, нашедший путь к его сердцу, и теперь фактически управляющий молодым императором.
— А и пускай считают, — махнул рукой Головкин. — Чем дольше наши недруги будут так считать, тем дольше государь будет в безопасности
— Как скажите, Александр Гаврилович, — Криббе кивнул Хельге и повел посла в кабинет, который стал уже считать своим. Вообще-то, это был кабинет Ван Вена, но Кристиан находился до сих пор в Испании, поэтому его вотчину нагло оккупировал Гюнтер.
— А вы я вижу успели тут все организовать, — пока они шли, Головкин успел заглянуть в несколько комнат наскоро переделанных под спальни.
— Как только начались волнения, я распорядился укрепить здание, Усилить охрану и насколько можно устроить здесь все. Одному Богу известно, сколько мы здесь можем просидеть, — Гюнтер покачал головой. — Самое главное, я никак не пойму, отчего все так полыхнуло? И чем дальше, тем хуже. Народ-то явно во вкус вошел.
— Вот об этом я и хотел поговорить с вами, — Головкин выглядел на редкость серьезным. — Когда его величество, будучи еще Великим князем, навестил меня здесь в Амстердаме. Он как раз в то время, компанию Ост-Индийскую себе забирал, буквально вырвав ее в последний момент из рук Вильгельма Оранского. Так вот, именно тогда состоялся у нас с ним разговор. Серьезный разговор, но, буду совершенно откровенен, я не поверил в то, о чем он тогда мне говорил. А сейчас вот вспомнил, и спешу с ближайшим соратником государя поделиться. — Головкин на мгновение замолчал, а потом в который раз махнул рукой и заговорил. — Петр Федорович тога очень четко сказал, что мятеж случится. И случится он в то время, когда австрийская армия с помощью армии независимых Нидерландов, Зеландии и Утрехта начнут Морица Саксонского из Фландрии выдавливать. Как в воду глядел, — Головкин покачал головой. — Только вот дальше он строго настрого наказал не вмешиваться в подавление мятежа. Запереться где-нибудь и пересидеть бурю. А вам велел письмо передать, ежели вы в это время здесь окажетесь, — он протянул нахмурившемуся Криббе запечатанный конверт. — Мне же еще поручено ни в коем случае не спасать штатгельтера намеренно, но, ежели так все-таки получится, то сопроводить его в Петербург, как в безопасное место.
— Я так понимаю, Вильгельм Оранский приехал с вами, — медленно проговорил Криббе.
— Да, так уж получилось, что он как лис, почуяв опасность, рванул ко мне в посольство, которое пока чернь обходило стороной. С женой и детьми. — Головкин не отрываясь смотрел на письмо, которое передал Криббе. Он бы очень многое отдал за то, чтобы узнать, что же в нем написано. — Моя Екатерина сейчас Анну успокаивает, которая льет слезы и не понимает, что происходит.
— Если память мне не изменяет, женой Вильгельма Оранского является Анна Ганноверская, дочь Георга Второго, — Криббе сжал кулаки. Снова Ганновер. Почти в каждой стране старушки Европы так или иначе присутствует Ганновер. А так как Криббе никогда не верил в подобные совпадения, то одно упоминание Ганновера начало вызывать у него отторжение.
— Нет, память вас не подводит, вот только все эти беспорядки никак не связаны с Англией. Ну, право слово, вряд ли Георг решился таким образом убить свою дочь и внуков и потерять те крохи влияния, которые имеет в Нидерландах благодаря зятю. — Сказал Головкин, и мужчины задумались. Это действительно никак не сходилось. Сходилось лишь желание Петра не спасать Вильгельма с семьей. Но, высказавшись вслух сгоряча, он все же
— Нет, не сходится, — наконец, после продолжительного молчания повторил за Головкиным Криббе и решительно принялся взламывать печать на письме. Скорее всего там содержатся инструкции к его дальнейшим действиям, которые помогли бы разобраться в самом главном вопросе, зачем Петру Федоровичу в частности и Российской империи в целом нужно, чтобы огонь мятежа и повальных бунтов продолжал полыхать.
Бах! Грохот, раздавшийся с улицы, заставил меня подскочить на месте. Надо же читал длинный и довольно нудный отчет Ушакова по первичным дознаниям замешанных в заговоре Бестужева и задремал. А заговорщики хороши, решили пойти проверенным путем: поставить во главе государства Пашку, который еще даже собственное имя выговорить не в состоянии, регентом при нем Машку, которую всегда можно дожать, все-таки, как бы я не любил жену, она у меня далеко не кремень. Маша нежная, теплая и мягкая. Очень уютная и желанная. А с железными леди пускай другие мучатся. Вот уж где квест — проснешься ты утром в своей постели, или уже на небесах. Я двоих таких знаю: Софию Августу и Луизу Ульрику. Мне же адреналина по жизни хватает, и работа не дай Бог никому, и вон, заговоры постоянные, да еще и война у меня все еще идет и просто громадная куча проблем, нуждающихся в решении. Так что в спальне и в детской пусть меня ждет моя Маша, и я буду уверен, что она меня ждет.
Так что ее бы дожали. Может даже жизнью Пашкиной припугнули и организовали какой-нибудь очередной Верховный Тайный совет при ее персоне. Вот ничего нового. Ничего своего придумать не могут, даже обидно за наших заговорщиков становится, честное слово.
Сейчас меня волновала больше всего рабоче-крестьянская реформа, полицейская реформа и что там творится в Москве. Как бы ехать не пришлось в первопрестольную. Война пока замерла. Все чего-то ждали, но мне это ожидание, во время которого мои войска обживаются в Дрездене и Берлине, только на руку. Да и время есть внутренними делами заняться более плотно. А заговорщики, да пошли они, пускай Ушаков ими занимается.
Приняв решение, я отодвинул в сторону бумаги и встал из-за стола, потягиваясь. Все-таки хорошо задремал, вон, уже и затечь успел.
Ба-Бах! Да что там происходит? На нас напали, и я не в курсе? Все сбежали, бросив своего императора на произвол судьбы?
— А я говорю, что это совершенно неприемлемо! — из коридора раздался возмущенный не слишком знакомый голос, быстро тараторящий по-французски. — Это, в конце концов, все же не Венеция. И я не вижу надобности делать из этого города Венецию!
— Но император Петр Великий, закладывая Петербург... — так, а это говорит Брюс, занятый на разработке проекта канализации на примере Петербурга. Я выбрал столицу не случайно — она еще строилась и вполне подходила под хозяйственные эксперименты.
Пример Ораниенбаума показал, что люди к хорошему быстро привыкают. А унитаз, который смывает воду мне на прошлой неделе доработали, честно сперев изначальную модель у англичан. Доработали и притащили, суки, прямо сюда, водрузив позолоченного друга прямо мне на стол. Ох, как же я этих подмастерьев Эйлера благословлял, и по матушке, и по батюшке. Потом, правда, немного остыл, выдал им премию в размере ста рублей, и выгнал вон. А потом пригласил своего управляющего стекольным заводом и спросил, смогут ли они пристроить еще пару цехов — керамических. И показал на чудо, стоящее у меня на столе, с наказом заняться производством вот такого. Про механизм узнать у козлов, которые сейчас, скорее всего, первую премию в первом же кабаке обмывают. Так что, первый шаг к устройству канализаций в городах был сделан. Про села пока даже не заикаюсь, но, хотя, если дворяне привыкнут к нормальному сортиру, живя в городе, то уже вряд ли смогут в родном гнезде снова вазу ночную использовать. Так что, посмотрим, может и за свой счет кое-где облагородят.