Венец Чингисхана
Шрифт:
– В порядке, – быстро сказала я, – не волнуйся. Я позвоню.
И пошла прочь, потому что вдруг меня обожгла страшная мысль. Вполне возможно, что этот странный слепой следит за мной. И теперь он знает, что у меня есть брат и племянники. И вдруг он станет шантажировать меня ими? Не уверена, что приму это спокойно. Вовсе незачем привлекать внимание к моим родственникам.
– Ну, как мы себя чувствуем? – Толстенький круглый доктор вкатился в палату, потирая руки, и подошел к кровати.
– Вы –
Он лежал в палате на восемь человек. Левая нога была системой блоков подтянута к потолку, правая рука в гипсе, все остальное тело туго спеленато бинтами. Лицо тоже было перебинтовано, из бинтов выглядывал единственный глаз.
– Шутить можете, батенька, – констатировал доктор. – Значит, все не так плохо.
– А што это у меня с произношением? – прошепелявил Антон.
– С произношением? – переспросил врач. – Вообще удивительно, что вы с такими травмами можете говорить. И не надо этим злоупотреблять, а то плохо срастется. Всю жизнь будете пшекать!
– А вообще, когда вы меня выпишете?
– Что вы, батенька, о выписке вам еще и думать рано! – доктор всплеснул руками. – При таких травмах…
– Вы не могли бы… это… огласить весь список?
– Ну, если, конечно, успею до обеда… список очень длинный… во-первых, конечно, сложный перелом левой ноги, вывих голеностопного сустава…
– Это он меня об чугунную плиту… – простонал Антон.
– Затем – перелом двух ребер, правого предплечья и лучезапястного сустава… – продолжил доктор, загибая пальцы. – Ну, там еще по мелочи – трещина правой голени, повреждение коленного сустава, множество ушибов…
– Да это все не важно, доктор! – перебил его Антон. – Вы мне главное скажите…
– Главное? – Доктор слегка смутился. – Что вы, батенька, собственно, имеете в виду?
– Лицо, доктор! Лицо! Я ведь телевизионный ведущий, и лицо – это мой главный рабочий инструмент!
– Ах лицо… – Врач пригорюнился. – С лицом, батенька, все не очень хорошо, как говорится, не ахти!..
– Да что вы тянете? – взмолился Антон. – Говорите правду! Лучше ужасная правда, чем сладкая ложь!
– Правда, батенька, такова, что у вас множественный перелом нижней челюсти, осложненное повреждение лицевых костей, раздробление скулы, сломан нос…
– О гошподи! – взвыл Антон. – Доктор, я не хочу больше жить! Я не могу больше жить! Скажите, у вас нет услуги по добровольному усыплению?
– Прекратите немедленно, молодой человек! – Доктор неожиданно рассердился. – Мы его, можно сказать, по кусочкам сложили, а он жить не хочет! Срастется ваше лицо, ну подумаешь, нос слегка на сторону будет и рот кривоватый. Как говорят – синяки и шрамы мужчину только украшают!
Доктор ушел, рассерженно хлопнув дверью. Антон со стоном закрыл глаза.
Все кончено. Никогда уже не будет у него своего собственного ток-шоу. Больше того, никогда не позовут
Я вымыла посуду после завтрака и только было присела передохнуть, как на пороге кухни показалась Августа Васильевна.
Губы ее были поджаты, в глазах читалось крайнее неодобрение.
– Не знаю, где вы работали раньше, – проговорила она ледяным голосом. – Может быть, там вам платили просто так, за присутствие на рабочем месте. Но я не так богата, чтобы разбрасываться финансами. Если я вам плачу, я рассчитываю, что за мои деньги вы будете работать, а не распивать чаи!..
Я хотела было достойно ответить ей – сказать хотя бы, что за те жалкие гроши, которые она мне платит, и так делаю слишком много, но сдержалась.
Еще вчера я подумала бы, что с подачи бывшего шефа меня никуда не берут на работу, что у меня жуткая комната в коммуналке и пьяный урод Витька, поэтому ссориться с Августой мне никак нельзя, я останусь без гроша в кармане и без крыши над головой. Сегодня вопрос с крышей был решен положительно, Витьку замели, и Анька на радостях выбросила даже его барахло на помойку. Ей в милиции сказали, что срок светит Витьке приличный. Так что мне можно возвращаться. И уж такую-то работу, как у Августы, и за такие смешные деньги я найду. Но мне было жалко Павла Васильевича – ведь эта ведьма совсем уморит старика.
Вот так вот, я становлюсь другим человеком, откуда-то взялась любовь к ближнему. Поэтому я взяла себя в руки и самым сдержанным тоном ответила:
– Но, Августа Васильевна, я уже все прибрала, и посуду вымыла, и ковры пропылесосила…
Хотела добавить «и намолола кофе на семь недель», но вовремя удержалась.
Августа наверняка удивилась моей кротости. Она посмотрела на меня свысока и произнесла сурово:
– Вы все прибрали? А окна вымыли?
– Еще и окна?! – У меня резко испортилось настроение от этой перспективы. Мытье окон всегда было для меня самой нелюбимой домашней работой.
– Да, окна! Не можем же мы жить с грязными окнами! Скоро через них уже ничего не будет видно! – отчеканила она, развернулась и с величественным видом удалилась.
Я тяжело вздохнула и приступила к работе. Начать решила с кухни. Нашла средство для мытья окон, тазик, тряпки, вскарабкалась на подоконник и высунулась из окна, чтобы вымыть его снаружи. Высоты я никогда не боялась и воспринимала это акробатическое упражнение вполне спокойно. Побрызгала на стекло моющим средством и начала его смывать.