Венец Чингисхана
Шрифт:
– У вас хороший вкус, – одобрил незнакомец. – В мире мало что сравнится красотой с настоящими бриллиантами. Однако то, что выставлено в этой витрине, – мелочь, дешевка, третий сорт. Я хотел бы показать вам настоящий бриллиант, прекрасный бразильский камень чистой воды.
«С чего это вдруг?» – собиралась отшить его Августа, но снова не смогла выговорить грубость, и язык словно сам, помимо ее воли, пролепетал слова благодарности.
Мужчина в черных очках открыл дверь магазина, придержал ее для Августы и подошел к длинной черной машине.
Двигался он легко и уверенно,
«Я никогда не сажусь в машины незнакомых людей!» – хотела сказать Августа решительно, но не только язык, все ее тело больше ей не подчинялось.
Она послушно села на заднее сиденье и замерла в безмолвном ожидании.
Так куклы-марионетки застывают в шкафу после спектакля, дожидаясь, когда их снова оживят руки кукловода.
Слепой сел рядом с ней, достал из кармана маленькую черную коробочку, откинул крышку.
На мгновение Августа ослепла от хлынувшего на нее сияния.
На черном бархате футляра лежало кольцо с удивительным, волшебным камнем. Едва увидев его, Августа поняла, что слепой прав, все те бриллианты, которые она видела до сих пор, – дешевка, ширпотреб, массовая продукция. Вот этот камень – настоящее чудо, и за обладание им она готова отдать все, что угодно, даже душу.
Августа мимолетно удивилась таким мыслям – не тому, что все готова отдать за холодный камень, а тому, что подумала о душе. Прежде это слово и связанное с ним понятие ничуть ее не интересовали, как нечто абстрактное, не существующее в реальной жизни.
Сияние бриллианта захватило ее, подчинило своей воле. Но в ее мозгу прозвучал какой-то посторонний голос, и, повинуясь этому голосу, Августа подняла глаза на своего странного соседа.
Слепой снял черные очки, и она увидела его глаза – удлиненные, вытянутые к вискам, лишенные зрачка и радужной оболочки, полупрозрачные, как два зеленоватых камня, два нефрита, две персидские бирюзы.
Да, несомненно, он был слепым, но своими незрячими глазами он видел гораздо больше других людей, и не только видел.
Полупрозрачные глаза незнакомца втянули Августу в темный водоворот, в глубокую ночную реку. Она почувствовала удивительный запах – запах увядших цветов, запах сна и смерти.
Августа растворилась в темной воде, растворилась в чужой воле.
Собственно, у нее теперь и не было собственной воли – она стала послушным орудием незнакомца.
Алоиз надел очки и проговорил сухим, будничным тоном:
– Ваша задача будет очень простой: вы должны послать вашу домработницу Дину в это место… – и он написал адрес на квадратике белого картона.
– Дину? Но зачем… – растерянно проговорила Августа.
– Делайте то, что вам велят! – резко сказал странный слепой и добавил чуть мягче: – Вы же хотите получить это кольцо…
Августа кивнула.
Августа умотала из дома после ухода медсестры. После укола Павел Васильевич обычно спал, поэтому я делала уборку, стараясь не шуметь. И торопилась все закончить, чтобы выкроить время для нашего ставшего уже обычным времяпрепровождения. Вот раздался привычный стон, я уже различала, когда Павлу Васильевичу плохо, а когда он просто
Я обтерла ему лицо и, ничего не спрашивая, принялась читать книгу с того места, где остановилась прошлой ночью.
Тимуджен хлестнул коня плеткой из шкуры яка, и черно-белый конь вынес его на плоскую вершину холма. Рядом с ним ехали близкие друзья – нукеры, командиры отрядов, тысячники и сотники. Позади, под командой верных сотников, двигались всадники из его собственного отряда. Поднявшись на холм, Тимуджен оглядел лежащую перед ним долину.
Керулен делал здесь петлю, огибая невысокий взгорок. Солнце поднималось над степью, и в его нежном сиянии воды великой реки отливали тусклым серебром. Птицы, которые только что приветствовали восход громким радостным пением, неожиданно замолкли, словно чувствуя приближение битвы.
– Таргултай пойдет на нас с запада, – проговорил Тимуджен, ни к кому не обращаясь. – Это хорошо. Солнце будет слепить его. Джамуха, ты выступишь первым со своим отрядом, медные шлемы и щиты твоих людей будут ярко сиять на солнце, пугая лошадей Таргултая, мешая целиться его лучникам. Только запомни, Джамуха: наступай, когда между вами останется полет стрелы, потом разверни своих людей и отходи к тому холму, что рядом с черной скалой. Там в засаде будет поджидать тысяча кереитов под командой Есылена. Как только поравняешься с холмом – сворачивай налево, пропускай войско Таргултая мимо себя и бей ему в тыл. Есылен со своими бьет из засады, и тогда я спускаюсь с холма с остальными людьми.
– А что делать мне? – недовольно спросил старый кереит Маргуз, второй тысячник Ван-хана.
– Ты, достопочтенный Маргуз, будешь стоять со своими людьми в лесу на берегу Керулена. Вступите в бой только тогда, когда увидите, что нашим силам грозит разгром.
– Чтобы тебе досталась вся слава? – недовольно проворчал Маргуз, но не стал спорить с молодым полководцем.
Тимуджен запрокинул голову. Высоко в небе плавал широкими кругами беркут, высматривая добычу.
– Будет тебе добыча, пернатый брат! – проговорил Тимуджен, провожая взглядом гордую птицу.
Командиры отрядов спустились с холма, разъехались по своим местам.
Наступила тревожная, звенящая тишина, какая бывает только перед битвой. И вдруг эта тишина прорвалась, как внезапно прорывается запруда на горной реке, и равнина наполнилась топотом коней, хриплым криком тысяч глоток.
Из-за излучины Керулена поднялось сначала облако пыли, потом в этом облаке проступили мчащиеся кони, всадники в косматых кожухах, в медных панцирях, в лисьих малахаях. Они нахлестывали коней плетками и кричали, как тысяча шайтанов, чтобы напугать врага, заставить его растеряться, сбить строй.