Венецианская блудница
Шрифт:
Дико вскрикнув, она перескочила через камень и не разбирая дороги понеслась в сторону от прежнего пути, по едва различимой тропочке, столь узкой, что, чудилось, набили ее не люди, а козы.
Александра надеялась затеряться среди скал, сбить Чезаре со следа, и надежда вспыхнула у нее в сердце, когда тропа перешла в тоненькую полоску, созданную природою меж двух обрывов мостика. Впереди круглилась ровная площадка, и Александра бесстрашно одолела мостик, надеясь бежать дальше, однако обнаружила, что оказалась не у подножия новой скалы, а как бы на островке, со всех сторон окруженном пропастями. Выходило, что она сама себя завела в ловушку,
Он только махнул рукой, но не сказал ни слова, так запыхался при крутом подъеме, а потому просто приближался к скале, не сводя глаз с Александры, и тяжело дышал. У пана Казика, с трудом выползшего из-за поворота, вид и вовсе был плачевный. Погоня, верно, окончательно лишила его сил: он едва дышал и даже стоять не мог – рухнул на четвереньки.
При виде этой позы, при виде этой пары ночные воспоминания, которые Александра доселе гнала от себя, все собрались и вновь подкатили к ее горлу тошнотворным комком. Вне себя от омерзения, отчаяния, бессильной ярости, она принялась хватать камни, валявшиеся вокруг, и швырять их в преследователей – без всякой, впрочем, пользы, ибо их разделяло слишком большое расстояние. Однако тщетность усилий лишь подстегивала Александру, и наконец она, ослепнув от злобы, схватилась не просто за камень, а за настоящую глыбу, натужась, выворотила ее из земли – и замерла, оглушенная дружным шипением десятков свившихся в клубки змей, которые все враз подняли плоские головы и злобно забили хвостами, глядя на ту безумицу, которая потревожила их сон. И они поползли из своей ямины и вмиг увешали своими тугими телами все камни и валуны, а глаза их по-прежнему были прикованы к Александре.
– Синьорина! – пронзительно выкрикнул Чезаре – и зажал себе рот, увидев, что творится на каменном островке. Наконец он справился с собой и заговорил негромко, как с больной: – Ради святой Мадонны, не делайте резких движений, а медленно, очень медленно идите сюда, к тропе. Только подберите юбки, чтобы не задеть…
– Подберите юбки? – ехидно повторила Александра. – Это еще зачем? А может быть, мне и вовсе раздеться к радости пана Вонючего Козла? Нет, я никуда не пойду. Да пусть меня лучше змеи всмерть заедят, чем я снова окажусь рядом с вами! А если вам так хочется меня снова заполучить, то идите сюда – и возьмите меня.
– Одумайтесь, синьорина. Одумайтесь, – пробормотал Чезаре, так и бегая глазами, ловя каждое движение Александры – и каждое движение проворных змеиных тел, усеявших островок, но еще не перекрывших единственный путь к отступлению.
Впервые Александра увидела растерянность на смуглом, как бы в кулачок сжатом, злобном лице итальянца, и это зрелище придало ей сил.
– Одуматься? – повторила она злорадно. – Ну, нет!
Она расхохоталась, чувствуя себя сейчас как никогда счастливой: ведь впервые за множество дней она была совершенно свободна. Она ощутила мгновение равновесия между жизнью и смертью – о, это было дивное, пьянящее, всевластное ощущение!
– Вернуться, чтобы однажды сделаться игрушкою вашей грязной похоти? – выкрикнула она.
Змеи, словно бы потревоженные шумом, зашипели громче, но сейчас их яростный шип значил для Александры не больше, чем посвистывание ветра в расщелинах скал:
– Да никогда! И ни за что! И знайте, синьор Чезаре: если у
Право слово, сегодня выдался какой-то географический день, и похоже на то, что он станет последним днем ее жизни.
Чезаре неотрывно смотрел на нее, и хоть находился от Александры довольно далеко, она, к своему изумлению, легко прочла в его чертах жгучий стыд.
– Вы не должны были этого видеть, синьорина, – пробормотал он, и Александра скорее угадала, чем услышала его слова. – Я… я нижайше прошу у вас прощения за все. Умоляю… – Он осекся. – Клянусь, что никогда ничего подобного более… – Он снова умолк, словно горло у него перехватило от смущения.
– Поклянитесь заодно и вместо этого быдла, – Александра указала на пана Казика, который переводил с нее на Чезаре свои вылупленные водянистые глазки, с трудом понимая, о чем идет речь. – Да что мне ваши клятвы! Думаете, я поверю в них? Вы можете землю сейчас есть, но стоит мне вновь оказаться в ваших лапах, как я буду одурманена и превращена в бессловесное игралище ваших нечистых страстей. И этого… как его там…
Она от злости даже запамятовала имя пана Казика, но Чезаре смекнул, о ком речь, и, схватив жалкого своего спутника за ворот, так запрокинул его голову, что обнажилась жирная, дряблая шея.
– Одно ваше слово, синьорина, и человека, посмевшего оскорбить вас, сейчас не будет в живых, – выхватив стилет, произнес он таким ровным, бесстрастным, мертвенным тоном, что Александра сразу поверила ему – и сама растерялась, замахала руками, залепетала:
– Да что вы, пустите его! Господь с вами!
Чезаре отшвырнул обмершего пана Казика и вдруг сам рухнул на колени:
– Молю вас, вернитесь, сударыня! Моя жизнь в ваших руках!
– Забавно, да? – сухо усмехнулась Александра, уже жалея, что не продлила хотя бы еще чуть-чуть мучений своего несносного «кавалера», тем более что это, пожалуй, все-таки был фарс. – Все время моя жизнь была в ваших руках, а теперь ваша – в моих. Для разнообразия, мне кажется, это совсем неплохо! Придется вам сказать своему господину, что уронили добычу в одну из альпийских пропастей. Придется, конечно, ему погоревать, да что ж, такова судьба!
Александра оглянулась. Да, похоже, и впрямь выпало ей искать спасение в бездне. Змеи утратили к ней всякий интерес, словно бы мгновенно свыклись с нею. Может быть, их убийственные инстинкты парализует то, что жертва совершенно не чувствует перед ними страха? Она ведь и смотрела на них всего лишь как на одно из орудий смерти. Да, пропасть предпочтительнее. Умирать от яда, наверное, мучительно. А удар о камни убьет ее мгновенно.
– Клянусь вам чем угодно, синьорина! – Голос Чезаре дрожал.
Александра только усмехнулась, вспомнив свою клятву:
– Простимся, синьор. Поверьте, самая ужасная смерть для меня предпочтительнее позора, которым рано или поздно окончится общение с вами. Конечно, я надеялась на благоразумие и милосердие синьора Лоренцо, который сразу поймет, что вы совершили ошибку и я вовсе не Лючия Фессалоне, однако мои надежды добраться до него нетронутой, неоскверненной, кажется, тщетны! А позволить, чтобы вы растоптали мою жизнь своими грязными ногами, – этого я не могу. Надеюсь, бог простит меня за мой выбор.