Венецианский аспид
Шрифт:
– Тогда ответ писать не стану. Передай Джессике, что в ночь Карнавала на Михайлов день я приду к ней. Отца ее вечером не будет дома – он ужинает у Антонио, об этом уже уговорились. В лагуне будет много лодок, сотни, и все люди в костюмах, поэтому в Ла Джудекке никто ничего не сообразит. Передай, чтобы подготовила все, что ей понадобится, и переоденется в мальчика. Так нам будет легче в пути. Я договорился, чтобы нас перевезли на Кипр, и судно отойдет с утренним приливом.
– Все это я ей передам, но сперва – одолженье.
– Ты слуга Джессики и делаешь, что тебе велят.
– Значит, Антонио в курсе, что вы сбегаете с дочкой Шайлока? Или мне ему сказать?
– Скажи. Он только поздравит меня с умным ходом.
– А Шайлок знает?
– Ты меня шантажируешь?
– Ну еще бы. Не зевайте, Лоренцо. Мы никогда никакой пристойной аферы не замутим, если мне придется аннотировать весь процесс.
Я определил в потемках, что он хмурится, даже под этим дробным светом луны.
– Чего тебе нужно?
– Перемолвиться словом с Бассанио – сейчас же, здесь, втайне, и мне нужно, чтоб вы подкрепили это мое приглашение. От этого только ему дальнейшая польза будет – ну и некоторая мне.
– Не могу обещать, что он согласится. С какой стати ему тебе доверять? Ты ж жид, нет?
– Как и ваша Джессика. Подите скажите ему, что встретили человека, который ему скажет, какой ларец подарит ему даму сердца.
– Про ларцы мне известно, – промолвил Лоренцо. – А ты чепуху какую-то мелешь. Я говорил ему, чтоб искал себе другую богатую девушку. – Лоренцо, очевидно, не взяли во внутренний круг Антонио, где тот плел с Яго заговоры похлеще. Про Харчка и Пижона он, может, и вообще не знает.
– Передайте Бассанио, – повторил я. – Он захочет меня увидеть. Я подожду его здесь.
– Значит, Джессике ты все скажешь, а Шайлоку ни слова? – уточнил Лоренцо, сунув руку себе в дублет и слегка вытянув ее так, чтоб у меня не осталось сомнений: у него там кинжал. Очевидно, как и для большинства купцов, которых я встречал в Венеции, для Лоренцо закон был необходимым ограничением, споспешествующим торговле, а за ее пределами в том, что касалось оружия или чести, применялся только к грузчикам в порту или торговцам на улице.
– Ни слова Шайлоку, – подтвердил я.
Лоренцо взошел по ступенькам во дворик, пересек его и скрылся в борделе, бросая на ходу взгляды через плечо туда, где остался я. Точно забыл что-то. Так оно и было – доставая кинжал, он обронил записку Джессики, очевидно, полагая, что сунул ее в дублет. Я подобрал ее с брусчатки – и тут меня врасплох застал гондольер, выплывший на своем суденышке из-под моста. Фонарь на носу гондолы распылял оранжевый шар света вокруг нее. Я кивнул лодочнику, он – мне.
– Buona sera, signor [58] , – сказал он, улыбнувшись от того, что я вздрогнул.
– Buona sera, – ответил я, вытаскивая из кафтана шляпу и кланяясь. Увидев желтую шляпу, лодочник уронил улыбку с уст своих, и я сунул шляпу обратно. – Тебе разве песняка давить не полагается? – спросил я. – Крадешься по каналам, как жулик какой-то, коварная ты судовая крыса! Грызун ползучий!
– Жид! – рявкнул гондольер.
– Это даже не оскорбление – это констатация того, что у тебя перед носом, хуевеслая гребодрочка!
58
Добрый вечер, синьор (ит.).
Я вообще не слышал, как он подплывает, хотя до Большого канала, откуда он явно свернул, было ярдов сто. Город вод этой ночью мог напугать до попятного.
– Ты спрашивал меня? – раздался у меня из-за спины голос. Я развернулся – и чуть не сверзился с котурнов, пришлось даже ухватиться за лепнину снизу моста, чтобы не рухнуть в канал. На брусчатке, наверху лестницы стоял Бассанио.
– А, ну да, – сказал я. Либо я глохну, либо этих венецианских рыбобздохов учат подкрадываться с детства.
– Я тебя знаю, – сказал он. – Ты тот мелкий жиденыш, что сегодня привозил золото Антонио.
– Мелковатый, – поправил его я. – Я там был с двумя громаднейшими, блядь, евреищами, поэтому надо признать, что по размерам я несколько выше среднего. – Толку-то скакать на ходулях по всей Венеции, если тебя все равно считают крохотулей.
– Лоренцо мне сказал, тебе что-то известно о ларцах в Бельмонте?
– Я знаю – вы гоняетесь за рукою Порции, а средств у вас лишь на один бросок костей.
– Это не секрет, – кивнул Бассанио. – Лоренцо говорил, у тебя есть способ добиться преимущества.
– Есть, – ответил я.
– И какова будет твоя за него цена? Ты уже знаешь, что под жизнь моего друга с риском заняты три тысячи дукатов.
– А, но как только прекрасная Порция будет ваша вместе со всем своим приданым, дукаты эти превратятся в дождевую каплю в ливне богатств, разве нет? Только тогда взыщу расплаты я.
– Расплаты в виде?
– Тысячи дукатов.
– Очень дорого – тысяча дукатов.
– Не так уж дорого, если взять как наживку и поймать на них сотню тысяч и такую красотку, как Порция, чья ценность мерится не золотом.
– Да, тогда немного, – согласился он. – Как ты сообщишь мне это преимущество?
– Ларцы запечатаны воском, и за ними следят сенаторовы стряпчие, верно?
– Так и есть.
– Вы сами их видели?
– У меня есть товарищ, которому служанка Порции шепнула: стоят они на высокой веранде, коя запирается на ночь, с рассвета до сумерек, когда б ни отпиралась на веранду дверь. Следят за ними стряпчие Брабанцио – они подтверждают, что печати не тронуты, и они же запечатают ларец вновь, если соискатель выберет не тот. Я прямо не знаю, что и делать. Князь Марокканский совершит свою попытку в среду, а мой черед настанет лишь назавтра после него, и если выберет он верно…