Венгерская вода
Шрифт:
– Давайте начнем с начала. В Мохши приехал человек, назвавшийся египетским торговцем благовониями. Ничего подозрительного в нем никто не заметил. У него была дорожная грамота, выданная Азакским эмиром (Илгизар назвал Тану на здешний манер), товары. Через какое-то время он посетил старого колдуна, чтобы узнать про вещи, положенные в могилу умершей тридцать лет назад царицы. С ним был ловчий эмира Тагая.
Он немного поколебался и решительно провел черту от себя к тому месту, где рисовал:
– Мы не можем сказать, откуда приехал этот человек. Но груз и грамота Хаджи-Черкеса несомненно прибыли из Азака. – После чего решительно ткнул пальцем в середину. – А путь оттуда сюда лежит через улус Тагая.
– Значит, веревочка тянется туда, – сделал вывод доезжачий.
Я увидел, как ноздри его раздулись, как у пса, учуявшего след. В глазах вспыхнул охотничий азарт.
– Только куда приведет эта веревочка? – тусклым голосом продолжал Илгизар. Он даже перестал чертить и выпрямился, сунув руки в рукава халата. – У пропавшего был сообщник, который доныне сидит в Мохши и следит за всем происходящим. Зорко следит. Несчастный носильщик не дожил до полудня, едва по базару разошелся слух, что его вызвали к приехавшему из столицы сыщику. Этот человек сидит здесь не просто так – стережет какую-то тайну. Какую? Помните, один москательщик рассказал, что этот самозванец выспрашивал про мазь императрицы Зои? Потом он выпытывал у колдуна про сосуд и платок. И в результате платок оказался в его вещах.
Илгизар выпростал руки из рукавов и наставительно поднял палец:
– А потом двое неизвестных в подземелье гадают, куда он дел сосуд.
– Похоже, у нас действительно остались одни неизвестные, – зло пошутил Злат.
– Зато у нас теперь есть узел, к которому тянутся все нити, – торжественно провозгласил Илгизар. – Это таинственный сосуд. Про него спрашивали приезжавшие к лесному колдуну. Про него говорили двое из подземелья. Но старик уверен, что сосуда не было в гробнице. Знаете, что мне кажется самым непонятным в этой истории? Зачем этот купец, или как его там еще, выспрашивал у москательщика про мазь императрицы Зои.
Только теперь я заметил, что с нами нет Мисаила. Он так и остался болтать о чем-то с Магинур, Симбой и Баркуком. Молчаливому искателю сути вещей, годами торчавшему в своей уединенной лаборатории, оказались милее простые сказки. Или он предпочел общество прекрасной девушки? Она сказочница, как и ее мать. Я посмотрел на Илгизара. Он, поклонник строгой мудрости, верящий во всесилие мысли и таинство вычислений, женился на сказочнице. Может, это неспроста? Может, суровая строгость логических построений, основанных на твердых фактах, и должна соединяться с безграничной страной вымысла, где нет ничего невозможного? Мне вспомнился один из моих учителей, который на вопрос, что сильнее всего отличает человека от животного, неизменно отвечал: «Воображение».
Я представил себе таинственный сосуд, к которому, по утверждению нашего поклонника учения аль-Хорезми, тянутся все нити этой истории. Потом вспомнил про дух коварной и жестокой царицы, выпущенный из заточения. Страшный крик ночной птицы в лесу. Отблески пламени на стенах мрачного подземелья. И перстень, которым нужно было запечатать гроб, после того как туда вернут похищенный платок.
Но едва мое сердце замерло в сладком ужасе, в голове стали появляться иные мысли. Про сосуд колдун не сказал ничего. Значит, тот не представлял опасности? Или не был связан с потревоженным духом царицы?
Похоже, мне никогда не стать сказочником.
XXXVI. Страна Леведия
В тот вечер Мисаил так и ушел ночевать к Илгизару. С ним, конечно, увязался обрадованный Баркук, охваченный желанием увидеть заветную книгу сказок с картинками. Признаюсь, мне и самому хотелось ее посмотреть. Персидские книжники не так строго соблюдают предписание, запрещающее изображать людей и животных, поэтому их манускрипты часто украшены красочными миниатюрами, подобными россыпи затейливых самоцветов. Можно представить, как роскошно изобразил искусный художник мир волшебных сказаний.
Утром Баркук вернулся один. Сказал, что Мисаил с хозяином чем-то занимаются в лаборатории. Похоже, мой спутник уже начал скучать по Каиру. Наверное, пора было собираться в обратный путь. Поручение деда я выполнил – жалобу о пропаже брата подал. Кроме того, забрал его имущество и даже смог выгодно продать оставшийся ладан. Утром как раз приезжал Симон, чтобы получить его, вручив мне заемное письмо с подписью и печатью митрополита Киевского и всея Руси Алексия. Злат заверил меня, что старый Касриэль на обратном пути с радостью обменяет его на звонкую монету.
Он вернулся от эмира, к которому ездил вместе с Симоном. Доезжачий предстал по этому случаю во всем великолепии. Облачившись в красный шелковый халат, шитый по вороту и подолу мелким жемчугом, с золотым поясом, пожалованным за заслуги самим ханом и дававшим его обладателю наивысший почет, он даже посох не взял, чтобы разговаривать, положив ладонь на рукоять сабли. Несмотря на всю эту грозу и великолепие, Злат не надел на грудь ту самую золотую пайцзу. Видно, хотел подчеркнуть, что посещает эмира не по службе, а по дружбе.
По делам к нему ходил Симон. Предъявив грамоту митрополита, он уведомил главу улуса Мохши, что до Москвы долетели слухи, будто в этих краях имеется христианский монастырь, никаких прошений о котором в епархии не было. Грамот ему тоже не выдавалось, вот и выходило, что православного монастыря, находящегося под рукой митрополита (и, следовательно, под охраной ярлыка, пожалованного церкви ханом Джанибеком, да продлится его царствование), не существует. Заодно Симон попросил светлейшего эмира проверить, не скрываются ли там люди, которые находятся под судом и в ведении православных архиереев, но бежали с мест, им указанных: монахи, священники и иные слуги.
После этого озадаченный правитель попросил совета у гораздо более умудренного в таких щекотливых делах столичного гостя Злата.
Привычный больше к загонной охоте в степи вояка был склонен и здесь поступить так же. Нагрянуть с отрядом в пещеры, взять под стражу всех обитателей, подвергнуть каждого строгому допросу. Злат посоветовал проявить осторожность: послать к подземным обитателям приказ прибыть к эмиру для переписи, пригрозив за неявку строгой карой. А в лесу устроить засады, чтобы переловить тех, кто попытается удрать. План эмиру понравился, нужно только было сохранить все в тайне.