Венок Альянса

Allmark

– Клянусь, учитель, я и представить себе не смог бы…

Фриди сделал ему знак замолчать.

– А кто мог бы представить себе то, что произойдет с ним, в нём в завтрашнем дне? Только самонадеянный глупец, разве нет? Речь не об этом теперь. Я должен понять, о чём ты говоришь. Что произошло между вами.

Алион тяжко выдохнул.

– Всё.

Он почувствовал, как учитель потянулся к нему ментально - закономерно, есть то, для чего всё равно недостаточно слов самого обстоятельного рассказа, и раньше, чем осознал, что происходит, он уклонился от этого воздействия.

Юный фриди уронил лицо в ладони.

– Простите, я не хотел. То есть… вероятно, дело в том, что всё же это касается не одного меня. Я полагаю, достаточно того, что я пал в ваших глазах, и я не хотел бы, чтоб пал так же он и всё земное человечество.

– Не сам ли ты решил,

что это падение?

– Учитель, я знаю цену и смысл того, что произошло между нами, я знаю, что это перевернуло мою жизнь. И знаю так же, что я не могу, не собираюсь жалеть об этом. Верно, мне слишком легко всё давалось до сих пор. Я не привык иметь дело с настоящими искушениями, и теперь, столкнувшись с таковым, совершенно не в силах ему противостоять, не в силах увидеть это так - как обольщение, разгул бессмысленной и вредоносной страсти, а не самое прекрасное, живое, настоящее, что испытывал я в своей жизни. Я понимаю, что так считает каждый, кто идёт на поводу страстей. Но когда я думаю об этом, мне, разумеется, кажется, что страсти и искушения других - вроде маленькой лужи, которую ничего не стоило б преодолеть, если б не преступное слабоволие, и только у меня - бескрайнее полноводное море с чистейшей и живительной водой, в которую хочется погрузиться целиком, потому что она дарит радость, смысл, бессмертие…

– Под внешней сдержанностью, образцовым самообладанием у тебя всегда была горячая, чувственная натура, не я ли говорил тебе это?

– Всё верно, но мог ли я ожидать, что она проявится подобным образом? Вы правы, вероятно, говоря, что мне недоставало смирения. Высокие оценки, сложившийся в таком молодом возрасте авторитет вскружили мне голову, и тем досаднее, что я совершенно не видел этого, считая себя свободным и от таких движений души. Что ж, я получил достойный урок, только как мне быть теперь? Коли мне настала пора отринуть своё самомнение, так незаметно завладевшее мной, я должен признать, что стою на распутье и не знаю, что мне делать. Путь, которым я шёл, оказался слишком труден для меня, я не осилил его…

Старый учитель похлопал ученика по плечу.

– Как прекрасна и трогательна эта горячность юности, сколько она несёт нам проблем - и всё же, видя её, невольно замираешь в неловком умилении. Неужели, дитя, ты в самом деле готов оставить этот путь лишь потому, что встретил на нём испытания, настоящие испытания, которые способны смутить столь сильный дух, как твой? Это лишь означает, что ты на верном пути. Если ты ни разу не оступился, не усомнился в себе - не значит ли это, что Вселенная щадит тебя, уберегая от трудностей, считая тебя неготовым к ним? Я вижу, к чему ты клонишь. Ты считаешь себя недостойным и далее быть наставником молодых телепатов, потому что дух твой смущён, потому что ты нарушил собственное намеренье не делить свой пыл с любовной страстью, целиком отдав его твоему служению? Это лишь означает, что ты взрослеешь. Несомненно, были и будут те, кто сможет идти именно таким путём - обуздания, запрещения телесных искусов, обращения себя в высокий, непоколебимый дух. Что ж, и это хорошо, и это правильно. Но это не твой путь. Многие великие учителя имели семьи, были счастливы в своей семейной жизни не меньше, чем в своих трудах. Возможно, тебе показалось, что такой путь менее труден, менее почётен, что он означает уступку бренной плоти, означает… обкрадывание своего служения в пользу жизни личной и в чём-то обыденной?

– О нет, вовсе нет…

– Или может быть, ты полагал, что так не получится именно у тебя? Сдаётся мне, Вселенная иного мнения на этот счёт.

– Но ведь…

– Я понимаю, всё было б проще, если б речь шла о какой-нибудь достойной женщине из нашего народа. Не буду с тобой спорить. Но видимо, не место и не время сейчас для простоты. Нам с тобой вместе предстоит понять, что это за явление, к чему оно, к добру или к худу. Не всякое наше желание истинно, не каждый наш выбор правильный, а отличать истинное от ложного мы учимся всю жизнь. Но совершенно точно, если ты остановишься сейчас, откажешься от служения, которое так много значит для тебя - ты совершишь непростительную ошибку.

– Значит, я должен отказаться от… него?

– И этого я не говорил. Не буду скрывать, едва ли многие скажут так, как я. Я не понимаю того, о чём ты рассказал мне, а без понимания - не вправе выносить суждения, но мало ли тех, кто не понимая, судит? Я прожил долгую жизнь и на закате её могу сказать только одно - со всем нашим опытом, со всеми нашими достижениями мы всё те же неразумные

дети, и Вселенная терпеливо и мудро улыбается нашему бахвальству, как много мы познали, как много освоили… И сейчас я, старый фриди, воспитавший не одно поколение учеников - малое дитя перед той загадкой, которую ты загадал мне. У меня нет ответов ни на твои вопросы, ни на мои собственные - и я знаю, как это пугает тебя сейчас. Нам нужны рамки, законы, руководства, чтобы идти прямым путём по жизни. Чтобы, достигнув её вершин, находить новые рамки, законы, руководства, ниспровергая старые… Новая ступень отрицает предыдущую, без которой, однако же, не было б её самой, и рождает ступень следующую, которая тоже ниспровергнет её - ветхую, прошлую… Как мы обновляемся каждый день, так обновляется и мир, только ему и дольше, и сложнее это делать… Ты не первый, кому судьбой суждено было совершить что-то, что могли не понять и осудить другие. Непросто бывает постичь смысл подобного испытания судьбы, но прежде, чем допустить в своё сердце осуждение, стоит подумать, имеем ли мы право считать, что Вселенная говорит нашими устами, нашими устами судит? Деленн когда-то тоже осуждали, и долго не принимали её и её выбора. Тогда многим казалось, что страшнее и порочнее и не придумать… И должны были признать, что права она, а не они. Но ведь были и те, кто не удостаивался такого признания, всегда были… В любви, в выборе дела, которому посвящаем жизнь, в значимых для нас и нашего общества решениях мы можем получить признание и одобрение, а можем - осуждение и презрение. Можем быть правы или гибельно заблуждаться. Не всегда правота вознаграждается признанием, а заблуждение - презрением. Испытуемый не борется с испытателями, а борется вместе с ними за истину. Расскажи мне об этом человеке и ваших отношениях, Алион.

Леди Вакана Горгатто, сколько к ней морально ни готовься, всё равно будет неожиданна, как внезапный сход снежной лавины, и приятна в той же степени.

– Здравствуй, сын. Я вижу, к добрым советам матери ты относишься так же, как и прежде, то есть – плюёшь в лицо…

– Матушка, - на сей раз Винтари разговаривал не стоя перед экраном, а сидя, в расслабленной позе, а кресле, так что чувствовал себя гораздо спокойнее, - с нашей последней беседы прошло, конечно, сколько-то времени, и при том времени, не знаю, как у вас, а у меня – богатого на события… Однако же я помню её довольно явственно. И добрых советов там не помню. Угрозы помню, попытки шантажа помню, а добрых советов – нет. Может быть, вы говорили с каким-то другим вашим сыном? Хотя я, признаться, не слышал, чтоб у вас был другой сын, кроме меня.

Лицо леди Ваканы, и без того далёкое от радушия, посерело, или, скорее, побурело.

– Ты очень расстроил меня, Диус, этим откровенным и агрессивным… нежеланием сотрудничать.

Винтари рассеянно погладил кромку обивки.

– А, так вы уже в курсе, матушка, что император не только одобрил мою идею по поводу назначения наместника на Винтари, но и разблокировал мои счета? Самое главное, вы ведь ничего не можете сделать, мои действия ничем не более противоречат законам и обычаям, чем ваши. Императора вполне устраивает моё желание быть и дальше вдали от родины, вполне устраивает кандидатура наместника, вполне устраивает, что надежды и чаянья вашего нового супруга пошли прахом. Матушка, что вас во всём этом удивило и расстроило? Это обычная практика в жизни нашего общества.

Леди Вакана поджала губы.

– Не спеши, Диус. Самонадеянность молодости сгубила уже многих. Не стоит так открыто выказывать кому-то свою неприязнь – никогда не знаешь, где и как тебе понадобится помощь этого человека. Впрочем, я впечатлена, конечно, твоей… находчивостью, с которой ты оставил колонию под своим контролем и при том обошёл меня… Довольно удачно, что тебе удалось заручиться поддержкой и расположением императора, однако тон вашего общения… полагаю, нуждается в корректировке. Любой разумный человек на твоём месте не кичился бы этим… вооружённым нейтралитетом, а постарался бы… вызвать доверие и расположение.

– Матушка, вооружённый нейтралитет у нас с вами. Пока нейтралитет. С Виром Котто же у нас – взаимопонимание по важнейшим для меня сейчас пунктам. Я уже говорил, мне исключительно приятны люди, с которыми можно говорить начистоту.

Леди Вакана, видимо, изо всех сил пыталась не выйти из себя, от явного напряжения длинные серьги в её ушах непрерывно звенели. Интересно, почему она продолжает этот разговор? Чего ещё хочет? Просто оставить последнее слово за собой, высказать своё мнение, испортив настроение?