Вепрь. Феникс
Шрифт:
— Отчего же не сосватать его на те корабли, что вскорости в строй войдут?
— Можно и туда, да только тут ить дело какое. Капитаном ему не стать, в лучшем случае только боцманом, потому как он без роду без племени и служба на княжьих кораблях, только пожизненная. Да и патента капитанского нет.
— А у меня выходит, может сразу в капитаны скакнуть? Ты меня за кого принимаешь? Как я смогу довериться тому, о ком ничего не знаю, да еще и без патента?
— Патента нет, но кормчий он знатный. Опять же в тех местах бывал. Молодым ить на месте не сидится, хочется мир посмотреть, вот и посмотрел, да обучился многому.
— А как он и себя и нас на корм рыбам
— Не стал бы я тебе неуча советовать и кровиночку на убой посылать. Племяш он мой родный, так что сомневайся я в нем, то советовать не стал бы, не враг чай. Как брату на том свете в глаза глядеть буду. Но вот случилась оказия пособить парнишке, так отчего же не сделать. Опять же, команда тебе потребна будет, снова пособлю племяшу, наберем добрых моряков, чтобы и дело знали и в подспорье племяшу были, а не бузотеры какие.
— Тут ведь дело какое. Я обратно не собираюсь возвращаться, а так чтобы корабль в одной стороне, а я в другой… Не порядок получается. Пока по морям там ходит ладно, но порт приписки там где я буду.
— Гхм. Не успел еще отчалить, а уж сманиваешь к себе на совсем. Тебе главное корабль довести и людей в сохранности, ну а как приветить людишек, чтобы они при тебе остались уж сам решишь.
— И что, вот так вот кровинушку отпустишь?
— Скучно ему в Теплом море, когда из конца в конец за несколько дней обернуться можно, все одно не удержу. А ты вроде мужик справный, иначе твои обормоты не рвались бы за тобой в пекло. Глядишь присмотришь за ним.
— Ну присылай его. Устрою ему экзамен.
— Так ты же ни уха ни рыла в нашем деле. Ты уж извини.
— Я, да, а вот нанятый мною шкипер очень даже разбирается, придется его еще деньгой одарить, чтобы он его поэкзаменовал.
Оно вроде и глупо так поступать, но по всему выходило, что парень и впрямь толковый, сам знающий насколько может быть опасным море, Окунь, нипочем не стал бы советовать родного племянника, не считай его достойным. Ведь тот по недомыслию мог и корабль угробить и себя грешного, а здесь родственные узы значили очень много. С другой стороны, заиметь шкипера из славен, куда как более предпочтительно, но стоящие кормчие они все с семьями и на совсем уж большие сроки от родного очага не оторвутся, а зимовать так тут и вовсе, только домой. Иное дело, коли на службу государеву, тут уж никуда не денешься, просто нет выбора, Великому князю не больно-то и возразишь, хотя и не хочется с вольготной жизнью прощаться, но приходится.
Вот же, гадство. Вроде и провел на корабле всего ничего, а подиж ты, привык к постоянной качке, так что теперь и не уснешь. Нет ни скрипа такелажа, ни мерного покачивания на волне, словно в колыбельке, а вполне себе твердо стоящая на грешной земле кровать, да то разрастающийся, то затихающий брех собак. Виктор в очередной раз перевернулся на другой бок и постарался отстраниться от окружающего мира, изгнав все мысли из головы, обычно это средство помогало.
Далеко за полночь он все же умудрился задремать, да видно не судьба. Кто-то аккуратно так, словно котенок заскреб в дверь. Виктор подумал даже, что ему померещилось, уж больно осторожно и тих скреблись. Спать с незапертой дверью дураков нет. Мало того, он и оружие изготовленное к бою держал при себе. Вот вроде уже ничего и нет. А нет, вот опять. Сам не зная почему, Виктор решил подыграть тому кто за дверью, правда не забыв прихватить кольты. Мало ли.
— Кто? — Став рядом с дверью и держа оружие на изготовку, поинтересовался он шепотом.
— Я.
От этого 'я', он едва не выронил из рук оружие, даже шепот, доносящийся из-за двери не смог изменить этого голоса. Не веря самому себе, он суетливо отодвинул засов и слегка толкнув дверь, сделал пару шагов назад. Дверь отворилась до конца, и тут же была закрыта, едва пропустив во внутрь легкую фигурку, в ночной рубашке, закутанную в просторную шаль. Смеяна! Она в любом наряде обворожительна и надолго приковывает взгляд, заставляя думать только о ней, а в этом…
— Не ждал? — Понурившись, едва слышно произнесла она срывающимся голосом.
— Н… Гхм. Ты как тут? Случилось чего?
— Нет. Просто…
— Понятно, — вдруг начал злиться Виктор. Спроси его, на кого направлена та злость, он не нашелся бы что ответить. Он был зол на нее, он был зол на себя и на весь белый свет в придачу. — Значится слово боярское дорогого стоит. Да только и для меня оно не пустой звук. Сказывал же, плату серебром возьму.
— Глупый. Отец небесный, какой же ты глупый, в скинулась она, жарко зашептав. — И я дурында, коли раньше в себе разобраться не смогла. Думала, что Боян моя судьба, а как тогда силы в себе нашла, сказать, так с того дня и покоя не ведаю. Люб ты мне.
— А как же Боян.
— И он люб, но вы разные и к тебе сердечко тянется, хотя и мыслю, что вместе нам не быть. Но уж одна ночь, наша и никто тебя у меня сегодня не заберет, ни дочка твоя, ни супруга покойная, кою по сей день чтишь. Мой. Сегодня мой, даже если погонишь никуда не уйду.
Последние слова она говорила уже прильнув к могучей груди и обдавая ее своим жарким дыханием. Глухо брякнули выроненные пистоли, а руки сами собой обняли податливое тело. Разверзнись сейчас под ним земля, он не выпустил бы ее. Ворвись сюда кто, и он не задумываясь убил бы любого, он был готов уничтожить весь свет, если только кто попытался бы помешать им в этот момент. Сейчас на всем белом свете для него существовало только это мгновение и ОНА, столь желанная и наконец обретенная.
***
Карета плавно покачивалась, катя по мягкой полевой дороге, вздымая за собой пыль. Благо возница особо не погонял и кони шли легкой рысью. Будь иначе, пыли было бы столько, что она забила бы все помещение и дышать было бы нечем. Впрочем, ее хватало и сейчас, поэтому время от времени раздавались чихания.
В очередной раз чихнув, Смеяна вдруг вспомнила как все же привольно путешествовать верхом. Там конечно пыли тоже в достатке, тем более, что двигаться приходится в окружении боевых холопов, но зато тебя овивает вольный ветер и самочувствие много лучше, чем в душной карете, с поднятыми окнами. Опускать их никак нельзя, иначе пыли станет не в пример больше, настолько, что не поможет и появившийся сквозняк. К тому же последний вреден для годовалого сына.
Мысль не смогла в достаточной мере задержаться на верховой езде и плавно свернула на дела насущные. Отец небесный, за что ей это? Чем она прогневала Бога, что он послал такое испытание? Все верно. Прелюбодеяние тяжкий грех и с тем ей теперь жить, до конца дней своих. Никто ей не сможет помочь, видно судьба такая.
Два дня после той ночи она жила словно сама не своя. При виде Добролюба, ее сердце начинало петь, а на щеках сам собой загорался румянец, оборачиваясь спиной она чувствовала его взгляд и от того у нее словно крылья вырастали. Когда же возвращалась в светелку где лежал Боян, на грудь наваливалась непереносимая тяжесть и сердце начинало болеть от нестерпимой боли. Кто же из них был дороже? Ответа на этот вопрос она не знала и сейчас.