Верь мне
Шрифт:
Я все это знаю не понаслышке. Быть не в себе – мой сознательный выбор. В этих непонятных отношениях мне необходимо периодически отключать разум.
Дышу так, словно задыхаюсь. На самом деле, конечно, дурею от избытка Саниных афродизиаков. Это моя идеальная химия, которая крепче известных человечеству опиоидов и опиатов.
Поднимаю веки, чтобы столкнуться с Георгиевым взглядами. Он сокрушает меня своей похотью. Судорожно тяну воздух и подаюсь назад, чтобы дразняще лизнуть пальцы, которыми он все еще держит свои яйца, словно опасаясь
Рвано вздыхаю и отстраняюсь еще чуть дальше. Саша тут же направляет мне в рот член. Ощутив давление головки, я не могу сдержаться. С мычащим звуком удовольствия трусь о нее губами, раздвигаю их и лижу языком. Собираю каплю предэякулята, как одичавшее от обезвоживания существо росу. Молниеносно пьянею от полученных ферментов. Вздрагиваю и с трудом подаюсь назад, глядя на Сашкин налитый член, как на предмет адского вожделения.
Вдох. Выдох.
Трепеща ресницами, целую головку, еще раз ее облизываю и снова отстраняюсь.
– Блядь, Сонь… Что за игры? Давай, не останавливайся. Отсоси нормально. Я же знаю, ты умеешь охуенно насасывать.
Идиот.
Я ненавижу себя, но грубость проклятого принца хоть и бесит в моменте, а все равно возбуждает. Наверное, я привыкла к ней и стала сексуально зависимой.
Я собиралась взять его в рот. Однако… Не после этого.
Пронзив Георгиева сердитым взглядом, поднимаюсь на ноги. Подхожу к прикроватной тумбочке, на которой он оставил шампанское. Прикладываясь, выпиваю совсем немного. Дыхания на большее не хватает. Когда же Сашка прижимается сзади, и вовсе за раз остатки воздуха теряю. Со странными кашляющими звуками его выталкиваю.
– Ты обиделась? – обжигает ушную раковину. – Извини. Я не хотел быть грубым.
– Тебя так шатает, антигерой, – бубню оскорбленно. – То ты «не ради секса здесь», то «отсоси»!
– Шатает, верно, – подтверждает жестким тоном. – Не ради секса, конечно. Но ты… Блядь, Сонь, ты завела меня до предела. Хочу теперь, пиздец. Подыхаю.
– А если я сейчас скажу, что ничего не будет… – дразню уже намеренно.
– Твою мать, Сонь…Тогда мне придется тебя уговорить.
– Уговорить? Заставь меня захотеть тебе отсосать, – прошелестев это, загибаюсь от губительного скачка температуры.
Будто я еще не готова это сделать… С удовольствием!
Просто сейчас мне вдруг горит сыграть в непокорность. И Георгиев это понимает. Слышу, как хрипловато усмехается. Шумно выдыхает мне в ухо и ласково шепчет совсем неласковые вещи:
– Зажать и трахнуть, м?
Я закусываю губы и намеренно игнорирую этот вопрос. Покачиваюсь, потому что неловко себя чувствую. И Саня начинает двигаться за мной. Прикрываю
– О чем он поет? – спрашивает Георгиев неожиданно.
– Мм-м… – мычу и чувствую, как краснею. – Это очень старый хит… Джо Дассен поет… Он поет… – отчего-то крайне неловко переводить. – Если б не было тебя, зачем я жил бы, вот вопрос[1]… – шепчу, наконец, задушено.
– Угу. Вопрос, – отбивает Саша так же тихо. Не прекращая качать меня, покрывает неторопливыми поцелуями шею. Уровень любви в моем организме зашкаливает, как радиация, способная привести к атомному взрыву. – Переводи дальше, – просит, когда начинается новая песня.
– Вечная любовь, наполненная чистым смехом… Единственная дорога, выводящая из ада… Ведущая дальше, чем ночь… Самая темная ночь[2]…
– Правда.
– В хорошей музыке всегда есть смысл. Это же чувства и эмоции, которые кто-то уже переживал. Тот, кто не любил и не страдал, вряд ли способен написать хит, на который откликнутся миллионы.
– Согласен.
– А у тебя есть какая-то любимая песня из французских?
– Кхм… К сожалению, я знаю только «Алена даст».
– Что за?.. – выталкиваю массу воздуха. Пока не догадываюсь, о чем он говорит. – Alors on dance[3]??? Боже, Георгиев! Умеешь ты все испортить!
Он разворачивает меня. Со смехом подталкивает к кровати. Толкая, практически сразу же наваливается сверху.
– Я понял, что тебя прет весь этот французский вайб. Увы, я не тащу. Признаю.
– Хоть в чем-то!
– Выдавай ты.
– Что выдавать?
– На своем французском заряжай, м?
– М?
– О-ля-ля, бонжур-салю, комар–вузапле, гули-гули, жемапа куку-лику, кгу-у-ур[4]…
Я взрываюсь смехом. Хохочу и хохочу, забывая даже о том, что эрегированный член Георгиева находится аккурат в паутинном преддверье моего царства.
– Боже… – утираю слезы. – Француза из тебя точно не получится, принц! «Комар-вузапле»… Боже… – снова ржу безудержно. – Нет, это я еще поняла. А при чем тут «гули-гули»?
Саша на мой смех взирает с присущим его надменной натуре угрюмым снисхождением.
– Дашь контакты своего преподавателя-полиглота? Французом он, однозначно, быть не может.
– Конечно, нет. Он коренной одессит, – задвигает Георгиев. И направляя мою руку вниз, заставляет обхватить свой член. – Знакомься. Не полиглот, конечно. Но кое в чем сечет. И любит хороший заглот.
– Как же его зовут, м? – подыгрываю, задыхаясь от смущения.
– Придумай сама, – шепчет Саня приглушенно.
– Я не могу его отделить от тебя… Все вместе хочу… Всего тебя, мой главный антигерой.
Черт… Похоже, мы добрались до той стадии, где алкоголь работает не просто как хмельной возбудитель, а как сыворотка правды. Лошадиными дозами высвобождаются в сердце нужные атомы.