Верь в мою ложь
Шрифт:
— Ты меня понял, Сантьяго? — спросил тогда отец.
И Сантьяго попытался стать мужчиной и носить неудобную для него одежду. Но фотографии обнажённых женщин, которые тайком показывали ему братья, вызывали в нём только одно желание: стать таким же, как эти леди, а не обладать ими, и когда его братья с виноватым видом ласкали себя, глядя на эти картинки, у Сантьяго одна только мысль о подобных ласках вызывала приступ тошноты.
Он рос непохожим на мальчика: у него не было волос на руках, ногах, груди, у него не росла борода, и ему не нужно было бриться. Становилось всё яснее и яснее, что с ним что-то не так, но отцу
Два долгих года Сантьяго не оставлял попыток. И два долгих года он откладывал каждый грош, какой только попадал ему в руки. А в пятнадцать лет сбежал окончательно и добрался на поезде до Буэнос-Айреса, где никто не мог знать, что он — не женщина, разве что он сам бы в этом признался.
Алатея вспомнила ту поездку на поезде: стук колёс, проплывавшие мимо пейзажи. Она вспомнила, как прижималась лбом к прохладному стеклу. Она вспомнила, как чемодан стоял возле её ног. Вспомнила, как контролёр проверял билеты, и как он пожелал сеньорите счастливого пути… и как поезд уносил её всё дальше и дальше от дома.
Она буквально услышала стук колёс в это мгновение, так живо, так ярко… Вагон громыхал и покачивался. Он неудержимо нёс её в будущее, и даже теперь Алатея стремилась вперёд, прячась от прошлого…
Когда её окатила первая волна, Алатея поняла, что на самом деле она слышала гул прилива. И осознала, что означал тот вой сирены. Что идёт очень высокий прилив и что он несётся со скоростью мчащейся во весь опор лошади. Но эта вода означала, что скоро Алатея освободится от песка, державшего её, хотя в то же мгновение она поняла, что есть вещи, от которых она никогда не станет свободной.
Алатея подумала о том, что ей, к счастью, не придётся задохнуться в песке, как она того боялась. А когда вода хлынула уже сплошной массой, Алатея поняла и то, что она не может утонуть. Потому что никто не может утонуть в такой вот воде. Ведь нужно просто лечь на спину — и заснуть.
11 ноября
Камбрия, Арнсайд
Сделать что-либо было невозможно, действительно невозможно. И все они это знали. Но все делали вид, что это не так. Конечно, береговая охрана отправилась в туман, выбрав направление в сторону Ланкастера. Но залив Моркам тянулся на многие мили, и вода на несколько миль заходила в русло реки Кент… Алатея могла очутиться где угодно, как то всем было понятно. Если бы дело было только в высоком приливе, то, наверное, оставался бы ещё шанс — пусть и небольшой — на то, что её удастся найти. Но к приливу добавился густой туман, так что с самого начала ситуация сложилась абсолютно безнадёжная. Алатею было не найти.
Волонтёры тоже предприняли попытку, как только вода поднялась достаточно для того, чтобы спустить катер. Но им не понадобилось много времени для того, чтобы понять: искать придётся не человека, а тело. А в таком случае лучше было не рисковать, чтобы к концу дня не пришлось искать много тел; усиливать трагедию было бы просто глупо. Только береговая стража могла хоть как-то быть полезной, сообщили волонтёры инспектору по возвращении на берег, потому что именно эта служба знает те возможные места, куда может принести труп.
Линли и Дебора наконец ушли в Арнсайд-хаус — после того, как долгие часы поддерживали огонь в костре, даже после того, как прилив достиг верхней точки и заполнил русло реки, и они уже знали, что никакой надежды не осталось. Но Николас отказывался уходить от костра, и потому они продолжали жечь всё подряд, то и дело бросая обеспокоенные взгляды на неживое лицо Николаса. Он не останавливался до самого вечера, когда наконец утомление вместе с осознанием не пробудили в нём первые всплески горя, лишив желания продолжать дело. Тогда он, спотыкаясь, побрёл к дому, и Линли и Дебора пошли за ним, а жители деревни Арнсайд расступились, пропуская их, и негромко произносили слова сочувствия.
Войдя в дом, Линли сразу позвонил Бернарду Файрклогу. Он коротко сообщил основные факты: жена его сына пропала и, скорее всего, утонула в заливе Моркам. Судя по всему, сбилась с пути во время прогулки, и её застал прилив.
— Мы сейчас же приедем, — сказал Бернард Файрклог. — Скажите Николасу, мы выезжаем.
— Им хочется знать, не сорвусь ли я, — без выражения произнёс Николас, когда Линли передал ему слова отца. — Ну, а кто бы не стал беспокоиться, при моём-то прошлом?
И добавил, что не хочет видеть родителей. И вообще кого бы то ни было.
Поэтому Линли дождался приезда Файрклогов и рассказал им всё чуть более подробно. Но при этом он решил, что не должен предавать Алатею. Он сохранит её тайну. Унесёт с собой в могилу. Линли знал, что Дебора поступит так же.
Было уже слишком поздно для того, чтобы ехать в Лондон, а потому Линли и Дебора вернулись в гостиницу «Ворон и орёл», взяли два номера, поужинали, почти не разговаривая, и отправились спать. Утром Линли позвонил в Новый Скотленд-Ярд, потому что обнаружил семь сообщений в своём сотовом. Он не стал их слушать. Просто позвонил Барбаре.
Томас вкратце рассказал ей о случившемся. Барбара слушала его молча, лишь время от времени у неё вырывалось: «Ох, чёрт…» Инспектор сказал, что они должны сообщить обо всём родным Алатеи, в Аргентину. Не могла бы Барбара снова найти ту студентку и позвонить туда? Конечно, она это сделает, ответила Барбара. Ей чертовски жаль, что всё так получилось.
Потом Хейверс спросила:
— А вы-то как, сэр? Что-то у вас голос не очень… Я могу ещё что-то сделать?
— Скажите суперинтенданту, что я задержался в Камбрии, — попросил Линли. — Я выезжаю через час или два.
— Что-то ещё ей передать? — спросила Хейверс. — Рассказать о том, что там случилось?
Линли задумался лишь на одно-два мгновения.
— Лучше не надо, — сказал он.
— Хорошо, — ответила Барбара.
И разговор закончился.
Линли знал, что вполне может довериться Барбаре, что она сделает всё, что он попросит, и тут наконец он сообразил, что ему даже в голову не пришло позвонить Изабелле. Ни накануне, ни утром, поднявшись после ужасной ночи, он даже не вспомнил о ней.