Верхом на тигре. Европейский ум и буддийская свобода
Шрифт:
Вскоре после этого нестройная группа молодых монахов тщетно пыталась пронести по улице большую статую Кармапы на деревянной подставке. Наконец-то нашлась работа и для сильных европейцев. Подняв статую на плечи, мы прошагали одиннадцать километров от монастыря к реке. Это был самый прямой способ выразить Кармапе нашу любовь и благодарность.
Когда мы шли по мосту, какая-то энергия покинула статую. Потрескалась краска на лице, начали отламываться пальцы, и мне показалось, что ее можно было сбросить в реку прямо там. Теперь она была лишь пустой формой. Но тибетцы, которые нашли к этому времени грузовик, были другого мнения. Мы передали им статую. Позже мы слышали, что у них возникли проблемы и с индийцами, и с грузовиком, и им пришлось, проехав пару километров, все-таки опустить статую в реку.
Когда мы вернулись, монастырь словно проснулся, но совсем не так, как можно было ожидать в этом случае. Вместо причитаний и плача повсюду
9 ноября, в очень ясный день, мы увидели, как на военном аэродроме на другой стороне большой Сиккимской долины приземлился вертолет. Вскоре от него отъехала вереница машин, и примерно через час Кармапа прибыл в грузовике «Мерседес». Все четверо держателей линии сидели, прижавшись друг к другу, возле водителя на узком переднем сиденье грузовика, а в кузове ехал большой Эрик из Шварценберга и еще несколько сильных мужчин. Они поднимали гроб на платформу. Очевидно, мы с Ханной были единственными, кого Кармапа пригласил в Сикким ко дню своей смерти. Кроме нашей группы, в Румтеке больше не оказалось никого из европейцев. Поскольку мы были его первыми западными учениками, меня попросили помочь внести гроб в монастырь.
Джамгён Конгтрул во время пуджи
Очевидно, мы с Ханной были единственными, кого Кармапа пригласил в Сикким ко дню своей смерти.
Во внутреннем дворе нам пришлось ненадолго задержаться: пара сотен солдат-гуркхов – немного неуместно – протрубили в трубы и выпустили залп в воздух. После этого мы внесли Кармапу в главный храм и оставили там. Только теперь обрывки превратились в целостную картину. Основываясь на многих источниках, мы шаг за шагом восстановили последние дни его жизни. Они были достойны Будды.
Когда приблизилось время смерти, он притянул к себе шесть или семь серьезных болезней. Используя свою йогическую силу, он преобразовал их и таким образом свел к минимуму опасность для тех, кто находился в его силовом поле. Под Чикаго, вблизи крупнейших в мире скотобоен, он показал вневременный пример равностной любви. Он разрешил врачам испытывать на нем лекарства. Среди них было и снотворное в огромных дозах, которое не оказывало на него никакого воздействия. Он беспрерывно интересовался другими. Заботился о том, чтобы всем было хорошо, и ничего не говорил о себе.
Последний долг
Вечером 5 ноября, в день Освободительницы, доктора вошли к нему с плановым обходом. Обнаружив, что аппаратура отключилась сама по себе, они все подумали одно и то же: «Он решил над нами подшутить». В ту же секунду все опять заработало, но через пять минут остановилось окончательно. На следующее утро, когда медперсонал собирался перенести его тело, держатели линии спросили, все ли признаки смерти уже появились. Оказалось, что не все. Тело Кармапы было теплым, кожа оставалась эластичной, а сердечный центр излучал такой жар, который чувствовался даже на расстоянии. Так он провел в медитации в кровати четыре дня. Когда его привезли в Сикким, Кармапа все еще был теплым, без признаков посмертного окоченения. Я знаю это, потому что долго прижимался лбом к его ноге во время прощания.
Тело Кармапы усадили в маленьком зале наверху, в центре мандалы. Так все могли медитировать в его присутствии. Он был окружен масляными лампами, монахи не переставая читали пуджи, посетители сменяли друг друга. В следующие несколько недель не предвиделось ничего нового, а наши визы истекли. Поэтому мы с Ханной повезли группу в Непал. Там мы хотели получить благословение Лопёна Цечу, а Аянг Тулку был готов дать курс по «умиранию в сознании».
Для церемонии сожжения тела Кармапы, которая состоялась через полтора месяца, индийцы так расщедрились, что открыли границу с Сиккимом жителям Тайваня. Мы снова приехали в Румтек 17 декабря, в сопровождении нескольких тайваньских буддистов, которых провезли в Индию контрабандой. На сей раз белых лиц было много. Приехали сотни наших друзей, а также – к нашему удивлению – многие американцы с западного побережья, в основном, люди старшего поколения. Индийские военные предоставили гостям палатки с походными кроватями и одеялами. Каждое мгновение использовалось полностью. Ханна переводила для держателей линии. Было приятно рассказывать такому количеству людей о величии Кармапы, которое мы ощутили за эти годы. Он часто говорил, что его семнадцатое воплощение будет еще лучше, чем нынешнее, а мы всегда отвечали: «Достаточно, если он будет так же хорош, как ты».
Мандала Кармапы
Пять Ринпоче
Было приятно рассказывать такому количеству людей о величии Кармапы, которое мы ощутили за эти годы.
В одну из коротких пауз меня отвела в сторону Барбара Петти и спросила: «Ты видел бумагу, которую генеральный секретарь дает на подпись представителям некоторых центров?» Я не видел. Это была примечательная история, которая постепенно приобретала законченность. Когда мы были в Катманду, приехал Трунгпа Тулку с несколькими учениками. Первым делом они подарили генеральному секретарю, который не понимал английского, 10 000 долларов наличными и попросили подписать документ о том, что на время поисков следующего перерождения Кармапы штаб-квартирой Кагью становится Боулдер, а не Румтек. В довершение всего они вырезали откуда-то подписи четырех держателей линии и наклеили под своим письмом, чтобы придать ему официальный вид. Это выглядело серьезно. Хотя они и были пьяны, что потрясло многих в Румтеке, это не могло служить оправданием. Нужно было сохранить чистоту линии. Одним прыжком я взлетел по лестнице в кабинет генерального секретаря и потребовал показать мне бумагу. Досточтимый тибетский князек не привык к такому обращению. Он предусмотрительно развернул письмо и поднял на недосягаемое для меня расстояние, а затем мгновенно убрал в ящик стола. Но следы клея между подписями виднелись весьма отчетливо: откровенная подделка. «Если ты когда-нибудь это разошлешь, можешь забыть о Европе! – сказал я. – Мы следуем за Румтеком, а с Боулдером не хотим иметь ничего общего». Он был достаточно умен, чтобы не распространять бумагу, и, наверное, сам впоследствии понял, как его обманули. Барбара Петти, мать буддизма на западном побережье, сыграла в этот день важную роль: она действительно защитила нашу линию преемственности.
19 декабря большинство людей осталось на ночь исполнять пуджи. Тело Кармапы находилось теперь между мандалой и реликвиями в верхней комнате. Оно так и не начало разлагаться, пробыв 45 дней в теплом помещении, – просто сильно уменьшилось в размерах. Теперь Кармапа сидел в ящике высотой около 50 см напротив алтаря. В ящике имелось окошко, в которое можно было заглянуть, но никто не пользовался этой возможностью. Зная, что мне предстоит рассказывать об этих событиях, я внимательно посмотрел внутрь. Его лицо, прикрытое тонкой прозрачной занавеской, было серым и немного сморщенным. Тело, когда-то большое и сильное, сжалось до размеров маленького ребенка.
Во время кремации
Прозвучали «Ваджрные песни мастеров Кагью», прошла медитация на Восьмого Кармапу, и деревянный ящик вынесли на улицу. Его поставили в недавно выстроенную глиняную ступу на верхней террасе монастыря. Оттуда открывается роскошный вид между лесистой горой Защитников Румтека на юге и заснеженными вершинами по ту сторону Сиккимской долины, образующими границу с Тибетом.
Фактически, Кармапа подготовил свое тело к сохранению в качестве реликвии, как это обычно делают высокие ламы. Наш первый учитель Лопён Цечу предположил, что, если бы тело сохранили, позднее можно было бы избежать возникших внутри школы трудностей. Но Калу Ринпоче настоял на кремации, а юные держатели линии, не имея никакого опыта в этой области, согласились. Для этого нашли тибетского беженца, монаха, у которого не было связи с Шестнадцатым Кармапой. Только такой человек мог поджечь сандаловые поленья, сложенные под ступой. Когда над ней на несколько метров вмиг взвились языки пламени, у десяти тысяч человек из разных стран перехватило дыхание. Нам были хорошо видны заснеженные Гималайские хребты. Прямо напротив нас за костром стояли Лопён Цечу, Курт и остальные друзья.