Верховод

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Верховод

Рассказ

Однажды июньским утром шестеро ребят пошли в лес за грибами: Алеша и Таня - брат и сестра, Миша и Рая, тоже брат и сестра, и Федька с Генькой двоюродные братья. Девочки были семилетки, их братья лет по десяти, Генька одиннадцати, Федька двенадцати лет.

Генька был разноглазый: один глаз серый, другой карий; голова - дыней, грудь куриная, волосы светлые и торчали, как плавники; руки цепкие, и ноги ступали отчетисто, точно слышали где-то барабан; тонкие

Федька же был расплывчатый, мясистый, тяжелая голова книзу, губы в обвис, на тупом носу капли пота. Он нес кошелку для грибов за спиною и, хоть кошелка была пустая - только кусок хлеба да два огурца, - все-таки по-рабочему гнулся.

Генька держал свою кошелку в руке.

– Не отставать! Эй!
– прикрикнул Генька на девочек, и девочки, набиравшие дорогой тощие букетики полевых цветов, названия которых они не знали, тут же, заслышав окрик, бежали, схватившись руками.

Глядя на них с презрением, вот он спросил их вдруг:

– А сколько будет два да два?

– Четыре, - ответила Таня баском, плеснув золотой косичкой.

– Четыре, - согласилась с ней Рая, отбросив со лба черные кудряшки.

– А два мильена да два мильена?
– спросил Генька.

– Ты с ума сошел, - тихо удивилась Таня.

Этого уж не посмела повторить Рая, только уширила выпуклые черные глаза и повела узким плечиком.

А Генька даже не посмотрел на них. Он командовал брату:

– На тропку сворачивай!

– Зачем?
– и медленно вытирал с носа пот рукавом Федька.

– Тебе сказано?
– прикрикивал Генька, и Федька поворачивал на тропинку с дороги, а за ним, перекидывая с руки на руку свои корзиночки, шли Алеша с Мишей.

– Это мы опять на дорогу выйдем?
– спрашивал Алеша певческим голоском.

– А то куда же?
– рубил четко Генька.

– А в лес когда же свернем?
– любопытствовал Миша, скрежеща на звуке "р".

– Когда будет, - отзывался Генька, не желая говорить длинно, едва разжимая надменные губы, ногами слушая невидимый барабан.

Дорога шла в гору изгибами; по тропкам совсем было круто, но ребята с жаром взбирались по тропкам, потому что так скорее лес.

Необыкновенное солнце сияло. Каждый лист в кустах светился насквозь. Всех жучков, которые спрятались в листьях, было видно, и Миша, черненький, худенький мальчик, любитель жучков, бабочек, стрекоз, то и дело выхватывал их на ходу вместе с листьями, кричал радостно: "А вот еще один!" - показывал всем над головою и швырял подальше в кусты.

Рот у него был галчиный на маленьком лице, шея, как стебелек... Он все ахал от умиления, и Генька говорил ему строго:

– Прикрой едалку, а то ворона влетит!

Миша темнил глаза, свешивал голову, но шагов через десять восхищался снова и сиял. Рубашонка у него была линючая, синяя с красной вышивкой.

Алеша старался держаться ближе к Федьке. У него одного из всех на голове торчала беленькая шляпка-лопушок. Он был такой же сытенький, как сестра, только чернобровый, и от дороги и солнца раскраснелся. Рубашку он снял и положил в корзинку и аккуратно работал острыми локтями и крылышками лопаток.

– Ты обожгешься!.. Я вот маме скажу!
– ворчала на него сзади Таня баском, а он оборачивался к ней, хмурил брови, поджимал губы и грозил кулаком.

Как девочки, так и Миша с Алешей только в первый раз вырвались далеко от дома. Лес они видели только издали, и вот идут туда теперь - их отпустили. Это было для них сказочно, ошеломляюще, а Федька спокойно говорил Алеше:

– Мы в прошлом году ходили, одних груздей по кошелке принесли, а сы-рое-жек там!.. Мы их прямо ногами топтали, несмотря что красивые!.. Там же их тьма-тьмущая...

– Я знаю: грузди... Большие такие... Грузди, рыжики, опенки, шампиньоны, - скороговоркой насчитывал Алеша.
– А сыроежки - это какие?.. Их разве сырыми едят?

Он не говорил, а почти пел, притом книжно, отчетливо: мать его была учительница.

Дорога все взвивалась и дыбилась в гору. Кусты становились выше; под ногами все сырее.

Дня три назад прошел сильный дождь (вот почему и собрались за грибами), и здесь, повыше, становилось уже заметно, что это был за дождь в горах. Даже тропинки были размыты и изрыты дождевыми потоками, и висели над ними подмытые корни трав.

– Вот когда груздей!
– нюхал воздух Федька.
– Я их за то люблю, эти грибы - большие.

– Такие будут?
– распяливал свою ладошку Алеша.

– Гм... Вот так большие!.. А не хочешь - вместо лопуха голову накроешь, чтоб не очень жарко!

– Не отставать там!
– кричал тем временем Генька на девочек и с презрением выговаривал Мише: - А тебе бы только чтобы мухи!.. Тоже за грибами идет... Мухобой!

Миша смотрел на него виновато и начинал сильнее работать голыми ногами, очень тонкими и с кривыми коленками.

Кошелка у Геньки была в левой руке, а в правой - хлыст из орешника. Этим хлыстом он то и дело бил по сочным листам кустов, наклонившихся над дорогой, и Миша косился на этот хлыст опасливо: вдруг возьмет да ударит его по спине или по голым ногам.

Кустарник становился все раскидистей, все выше, и, наконец, поднялись над головами ребят молодые дубочки.

Дубки эти были разрежены нарочно, - торчали под ногами свежие пеньки, а вдали, сквозь их спицы, как птицы в клетке, виднелись два дровосека: старик с бородкой серой и молодой - в красной рубахе.

Ребята остановились было, но Генька крикнул:

– Чего стали?.. Нечего стоять.

– Это что они?
– спросил Миша.

– Ничего они... Рубят и все.

– Зачем?
– спросил Алеша.