Веришь?

Машкова Наталья

Разве можно всё "это" взять и описать?!.

Перси сидела и думала свои нелёгкие думы. Ждала, когда "психиатричка" отпустит её и мечтала побыстрее вернуться к книгам и одиночеству.

Милли смотрела на девочку, профессионально улыбалась и отчаянно жалела её. Бедный ребёнок! Она столько раз уже пыталась доказать своему начальству, что у них не сложился с девочкой контакт, что она закрыта, что это форменное издевательство ужесточать ей режим и дальше.

Её не слышали. Или не хотели слышать? Чем дальше, тем сильнее у Милли крепло жуткое подозрение, что её начальству или тем, кто выше,

вовсе не выгодно, чтобы девочка быстро пошла на поправку и адаптировалась. Взять хотя бы то, как она похожа на её погибшую мать. Дополнительный, каждодневный триггер!

Милли Смит была, конечно, милейшей девушкой. И управляемой, в меру. Уже хотя бы потому, что работать в подобном центре было неслыханной честью и скачком в карьере. Таким неслыханным, что это должно было бы сделать её и вовсе управляемой...

Ошиблись. Те, кто прогнозировали её поведение жестоко ошиблись. Миллисент Смит была ещё и добра, и сострадательна. И свято чтила клятву Гиппократа. В тот же день, после работы, она поехала в свой универ и направилась на кафедру психиатрии. Тот, кто ей нужен, практически живёт на работе. И обладает достаточным весом в научном сообществе, чтобы продавить тех уродов.

Профессор Глан имел крайне несуразную внешность. Кто-то из его недоброжелателей злобно пошутил однажды, что все успехи профессора обусловлены тем, вероятно, что любой псих примет почтенного учёного за своего. Эта "шутка" удивительным образом дошла до Натана Глана. Вы сами можете судить о достойном учёном муже, но он восхитился и поблагодарил коллегу за комплимент при первой же возможности.

– О, Мышка!- приветствовал Милли преподаватель, подбегая и обнимая.- Какая злобная кошка загнала тебя ко мне?

Милли расхохоталась. Она и подзабыла уже прозвище, которым Глан наградил её ещё на первом курсе! Зря! Значит, давненько не бывала она в таком раздрае... Расплакалась тут же. Профессор не ужаснулся невыдержанности дипломированного психиатра, а невозмутимо подал девочке носовой платок и вслушался в её хлюпанья:

– Вы были правы! А я обижалась! Я и есть мышь! Никчемная и трусливая! И к вам прибежала прятаться и просить помощи потому, что меня уже втянули в профессиональное преступление!

Профессор Глан усадил девочку в кресло. Налил ей бренди из своих тайных запасов. На палец. Посмотрел на ученицу внимательно, подумал и добавил столько же. Сунул стакан ей в руки со словами:

– Вот! Осознала! Смотри, ты только осознала и уже "Храбрая мышь"! Ещё немного и станешь "Саблезубой мышью"! И все твои враги будут прятаться от тебя по углам!

Милли потрясённо смотрела на стакан в своих руках. Проблеяла:

– Это же не...

Профессор не дослушал:

– Конечно, непрофессионально, милая Милли! Профессиональным было бы пару часов вытирать тебе сопли до того времени, как ты придёшь немного в кондицию и сможешь вменяемо объяснить, что стряслось. Насколько я понимаю, дело серьёзное, так может быть, пойдём коротким и непрофессиональным путём?

Милли раздумывала, а Глан голосом змея-искусителя добавил:

– Я сильно ошибаюсь или твой визит как-то связан с тем, что ты участвуешь в обследовании дочери Блайза?

Милая Милли тут же опрокинула стакан и даже не поморщилась от жара, прокатившегося

к желудку. Оскалилась, как та самая Саблезубая мышь:

– Эти уроды хотят довести девчонку до дурки и оставить себе. На опыты. Не знаю, она так ценна сама по себе, или для того, чтобы окончательно сломить её отца!

Глава 4.

Милли была в такой бешеной ярости, что действия алкоголя не ощущала. Рассказала всё. И на вопросы профессора ответила. Плевать на подписку о неразглашении!.. Мерзавцы! Как можно, так поступать с ребёнком!

Глан, в ответ на её возмущение, хитро прищурился:

– Слышал я, Мышка, сплетни и домыслы. Шепотки. Что именно эта девочка сыграла какую-то особую роль в том, что рухнул Барьер. Папаша её, конечно, сляпал приличную легенду о своих терзаниях и недоверии к официальной версии гибели супруги и дочери. Но! Он жил, пусть и не спокойно, но жил больше восьми лет. Стал дёргаться только... Заметь! Только тогда, когда девочка стала "мутанткой". Сколько там прошло с того времени, как она "изменилась" до того, как началась заваруха с разоблачением Верника? Чуть больше года?

Милли потрясённо смотрела на своего старого учителя. Он смеялся:

– Ты, дорогая, просто наивна пока в некоторых вопросах. Поэтому не сопоставила те факты. Зато ты смогла сопоставить другие факты. И не грусти! Ты ещё будешь Саблезубой мышью. И гордиться будешь прозвищем. Как я своим... Хотя, доложу тебе, что сначала Психом меня звали не за полёт мысли и талант... Такая судьба, Мышка, почти каждого умного и совестливого ребёнка. Быть не принятым и обманутым. Но! Фокус в том, что мы вырастаем! Находим однажды точку опоры и приносим тем, кто нас недооценивал, массу неприятных неожиданностей. Это главное!

Смутившись немного от своей пламенной речи, профессор приказал Мышке связаться с Томасом Блайзом немедленно и пригласить его сюда. Тут их точно никто не подслушает. Милли послушалась. Блайз всполошился и явился в институт в рекордные сроки.

Тут его уже ждала солидная порция бренди и язвительное приветствие от старика-учёного, вид которого как нельзя лучше соответствовал клише "безумный профессор":

– Ну, что, друг мой, присаживайся! Пей, пиши и заверяй своё разрешение на то, что теперь я буду представлять интересы твоей дочери и курировать её лечение!

Эффект от его слов был. Да. Блайз онемел. Сел. Выпил, кажется и не понял что, и выродил:

– А, с какого...

Спохватился, сообразив, что доктор Милли находится тут же, а значит, сугубо мужской стиль разговора невозможен. Глан хохотнул:

– С такого! Мозг нужно было включать, когда задницу Ранга усаживал в кресло главы ЗС. Ты, любезный, несмотря на всю свою гениальность в одном вопросе, похоже, круглый дурак во всех остальных!..

Учёный замолчал и уставился на военного круглым, любопытным, похожим на вороний, ярким глазом. Ждал реакции. И довольно усмехнулся, когда нашёл именно ту реакцию, на которую рассчитывал. Парень не вспылил и не задумался мучительно и томно. До него дошло молниеносно. Помрачнел. Сцепил руки, словно защищаясь от реальности. В которой он снова, вместо того чтобы защитить свою дочь, подставил её.