Вернадский

Аксенов Геннадий Петрович

Через год, выступая в Петрограде перед коллегами с изумительным по полноте отчетом о научной работе в Крыму, Вернадский сделал такой вывод из своего опыта: «Этот прилив умственных сил в Крым, в том числе многих замечательных русских ученых, создал для Крыма в эти годы благоприятные условия для научного творчества и исследования, несмотря на ужасающие внешние обстоятельства Крыма»⁵. Удивительно звучит и его окончательный вывод: «И как бы далее ни сложилась жизнь, ясно, что научная работа пойдет и дальше по этому же пути, ибо мы видим, что научная работа все время идет без всякой связи с меняющимися и непрочными темпами политической жизни. Она является здоровым жизненным проявлением, имеющим корни в глубине духовной жизни страны, которые

переживут всякие внешние обстоятельства»⁶.

В апреле — мае он прочитал курс геохимии в университете. Студентов, надо сказать, записалось мало, поскольку он вклинился в учебный план внезапно. Вместе со студентами все лекции прослушал Обручев — геохимия новая дисциплина и для него. Друг Щербакова Б. А. Федорович вспоминал: «На лекциях Вернадского по минералогии алюмосиликатов и по геохимии они постигали тайны строения атома, материи и мироздания»⁷.

* * *

А вокруг, за пределами самоорганизующегося мира науки, на территории ВСЮР, творилось невообразимое. Дневник: «Жизнь становится все труднее. Безумная дороговизна, принимающая катастрофический характер. Люди получают ежемесячно в денежных знаках то, что они получали раньше годами. Кругом все устали. Ужасно жить без угла. Вот уже три года, как у нас нет Ноте’а. Почти без вещей. Все у чужих людей или сдвинутые в “уплотненных квартирах”. Это уплотнение всюду, реквизиции всюду и люди, наконец, начинают изнывать от такой жизни. Революция — и особенно большевизм ужасны именно таким влезанием в душу, в самое интимное, грабежи касаются всего, причем едва ли есть дом или квартира, которые остались бы за это время нетронутыми»⁸.

Деньги дешевеют: сало стоит три тысячи рублей за фунт при профессорском окладе 70—100 тысяч. В низах угрюмо ждут большевиков. Обыватели с тоской вспоминают порядок, который поддерживался при немцах. Никто ничего толком не знает. Особенно угнетают оторванность от Запада и отсутствие информации. Газеты болтливы и недостоверны. Когда случается западная газета хотя бы месячной давности, из нее узнают больше, чем из местной печати.

«Сейчас положение в Крыму неустойчивое. Нет крупных организаторов и администраторов. Все разваливается. Выдвигаются две опасности: рост “зеленых” (леса около Алушты), казаки, грабители, дезертиры, может быть, мстители за злоупотребления. Другим явлением [становится] растущая ненависть к добровольцам: реквизиты в деревнях. Берут лучших лошадей, например, и перепродают»⁹.

Со всех точек зрения нет иного выхода, как уезжать. Созывается семейный совет, и решение отъезда получает одобрение. Ну что же, видение должно осуществляться. Именно Англия или Америка, хотя его разговорный английский оставляет желать лучшего в отличие от французского и немецкого. Читает свободно, но говорит много хуже.

Девятого июня, в день оживленных настроений и надежд, связанных с крупным наступлением ВСЮР на Харьков, с захватом большой военной добычи, Вернадский подает в факультетский совет заявление о заграничной командировке и начинает готовиться. 16 июня переписал письма президентам Королевского общества и Британской ассоциации как ее иностранный член. Через родственников жены, связанных с английской миссией Красного Креста, письма уходят в Англию.

Ответ пришел довольно быстро для военного времени. 18 июля записывает: «Невольно думаешь о поездке в Англию. От 2/VII получил из Лондона от секретаря Британской ассоциации письмо (О. Т. R. Howarth), что “Assotiation has alredy such action as appears to the lie within our power to assist you”. Но что предприняла — в письме, которого не получил! Думаю, что придется ехать»¹⁰. Ассоциация могла только помочь переместиться в Англию, но не трудоустроиться. Вернадский думает, что он едет не в эмиграцию, а только для ознакомления и установления контактов. С этой целью он весной связывался с бывшим профессором Московского,

а теперь — Оксфордского университета П. Г. Виноградовым и тот хлопотал за него.

Между тем от июньского военного успеха Врангеля почти ничего не осталось. Войска отступают. Тем не менее все верят, что Крым устоит, что Кубань тоже будет сопротивляться, что большевики не справятся с восстаниями. Ходит масса слухов, в том числе о восстании Брусилова. Дневник 30 августа: «Придется пережить тяжелый год — и голод, и холод. Надо налаживать жизнь в небольшом осколке [России] среди неустановившихся, развратившихся, изнервничавшихся людей, отвыкших работать. <…>

Я не могу себе представить и не могу примириться с падением России, с превращением русской культуры в турецкую или мексиканскую. Мне кажется это невозможным, так как я вижу огромные возможности и тот рост, какой шел в XX столетии. Но с другой стороны, отвратительные черты ленивого, невежественного животного, каким является русский народ — русская интеллигенция, не менее его рабья, хищническая, продажная, то историческое “воровство”, которое так ярко сейчас сказывается кругом, заставляют иногда отчаиваться в будущем России и русского народа.

Нет честности, нет привычки к труду, нет широких умственных интересов, нет характера и энергии, нет любви к свободе.

Русское освободительное движение было по существу рабье движение. Идеал — самодержавный или крепостнический строй.

Сейчас по отношению к своему народу чувствуется не ненависть, а презрение.

Хочется искать других точек опоры. Для меня исчезает основа демократии. Ведь русская демократия это царство сытых свиней.

Уж лучше царство образованной кучки над полуголодным рабочим скотом, какой была жизнь русского народа раньше. Стоит ли тратить какое-нибудь время для того, чтобы такому народу жилось лучше?

А с другой стороны — старые планы не исчезают и я не чувствую в себе достаточно интернационализма, чтобы забыть те мечты о будущей роли в умственной жизни человечества — России и славянства — к которой, казалось, шел ход истории»¹¹.

Что же, надо глотать горькие лекарства. Ученый не может прятаться за спасительные формулировки и красивые фразы. Как никто, он обязан, не мигая, смотреть фактам в лицо. А факты говорят сами за себя. Социализм побеждает капитализм. Лучше от этого не будет никому. Нельзя допускать победы ни того ни другого. Гибель в обоих случаях.

Народ — только заготовка для нации. А нация — прежде всего явление цивилизации. Политическая борьба, ведшаяся в интересах народа, — ошибочна; правильно говорил граф Гейден: пока мужик говорит о своих интересах, правового строя он не создаст.

Интеллигенция открыла ящик Пандоры, думая насилием справиться со злом старого мира. И на конце цепочки событий получила все то же «социальное вещество», которое было впрыснуто, — насилие.

Теперь, когда страна соскальзывает с каждым днем все ниже во мрак варваризации, нужно решить, что делать ему, его друзьям, всем образованным людям. «Иногда я жалею, — заканчивает Вернадский свой горький анализ, — что не могу соединить политическую деятельность с научной работой. Не будь мне так дорога научная работа — я бы давно предался политике. А между тем на примере П. Н. (несомненно, речь идет о Милюкове, письмо которого из Парижа в те дни бурно обсуждали в Симферополе. — Г. А.) мне жаль, что он оставил научную работу, и я не хочу идти по его стопам»¹².

Восьмого сентября разъяснились действия Британской ассоциации. Она обратилась к военным властям, и те отдали распоряжение командиру одного из кораблей, прибывших в те дни в Ялту, взять на борт русского академика Вернадского с женой. Известно название корабля «Шарк». От старшего помощника капитана получено письмо. Вернадский направил Ниночку для переговоров в Ялту.

Дневник 20 сентября: «Ниночка остается (с братом. — Г. А.), а мы, вероятно, едем. Вчера послал в Ялту и телеграмму, и письмо старшему британскому флотскому офицеру. <…>