Верная Рука
Шрифт:
Сказав, что все команчи лежали на земле, я допустил одну неточность — все, за исключением Апаначки, который пришел последним. Я знаком показал апачам, что его не надо связывать, так они и сделали. Когда был связан последний из команчей, юный вождь подошел ко мне и сказал:
— Олд Шеттерхэнд прикажет связать меня, как и остальных?
— Нет, — ответил я, — для тебя мне хочется сделать исключение.
— Почему именно для меня?
— Я испытываю доверие к тебе, ты не такой, как другие сыновья команчей, которым ни в чем нельзя верить.
— Но
— Это так, но тем не менее я тебя хорошо знаю. Твое лицо и твои глаза не могут лгать. Ты можешь оставить при себе свое оружие и несвязанным ехать рядом с нами, если дашь мне обещание не предпринимать попыток к бегству.
Виннету и Олд Шурхэнд стояли рядом со мной. По лицу Апаначки скользнула радостная улыбка, но он ничего не ответил.
— Ты обещаешь мне это? — спросил я.
— Нет, этого я обещать не могу.
— Значит, ты хочешь бежать?
— Нет.
— Тогда почему ты не можешь дать мне обещание?
— Потому что мне незачем бежать. Я в любом случае или стану свободным, или погибну, если Олд Шеттерхэнд и Виннету в самом деле такие благородные и честные воины, какими я их считаю.
— Я догадываюсь, что ты имеешь в виду, однако прошу тебя высказаться яснее.
— Хорошо, я скажу. Апаначка не трус, который сдается без сопротивления. Вупа-Умуги, конечно, может отказаться от борьбы от страха за свои амулеты, но про меня никто не сможет сказать, что я испугался. Ради своих и его воинов я согласился на то, чтобы они сложили оружие, но в глубине души исключил себя из их числа. Апаначке нельзя подарить ни жизнь, ни свободу, тем, что у него есть, он обязан не чьей-либо милости, а только самому себе. Я хочу драться!
Именно это мы с Виннету и предполагали. Этот юноша мог любого заставить уважать себя. Он вопросительно посмотрел на нас и, поскольку мы задерживались с ответом, добавил:
— Если бы мои слова услышали трусы, они отмахнулись бы от меня, но я имею дело с храбрыми и знаменитыми воинами, которые могут меня понять.
— Да, мы тебя хорошо понимаем, — ответил я.
— Значит, вы даете свое согласие?
— Да.
— Подумайте хорошенько: согласие может стоить жизни одному из вас.
— Ты думаешь, у нас меньше мужества, чем у тебя?
— Нет, но я хочу быть честным и поэтому обращаю на это ваше внимание.
— Это доказывает, что мы не ошиблись в Апаначке. Он может сказать нам, как он представляет себе этот бой за свободу и жизнь? С кем хочет он помериться силами?
— С тем, кого он изберет.
— Хорошо. Ты можешь сам выбрать себе противника. Каким оружием вы будете драться?
— Это решать вам.
— Мы предоставляем это тебе.
— Олд Шеттерхэнд великодушен…
— Вовсе нет. Мы — победители и хорошо знаем силу каждого из нас. Естественно, мы считаем неприемлемым использовать это свое преимущество для того, чтобы подобрать тебе противника, о котором мы заранее будем знать, что он тебя одолеет.
— Одолеет? Но Апаначка еще не встречал человека, который смог
— Тем лучше для тебя. Осталось определить вид и правила схватки. Это мы тоже предоставляем тебе. Выбирай!
— Тогда я выбираю нож. Левые руки противников должны быть связаны вместе, а в правой руке у каждого будет нож. Драться насмерть. Олд Шеттерхэнд не против таких условий?
— Нет. Ты уже наметил кого-нибудь в противники?
— А ты согласишься, если я назову тебя?
— Да.
— А Виннету?
— Я тоже, — ответил апач.
Лицо команча озарилось радостной улыбкой, он сказал:
— Апаначка гордится тем, что два самых знаменитых воина Запада готовы с ним драться. Сочтут ли они его трусом, если он предпочтет сделать выбор не из их числа?
— Нет, — ответил я, — у тебя могут быть свои основания для этого.
— Благодарю тебя. Виннету и Олд Шеттерхэнд слывут непобедимыми воинами, и если я избегаю противоборства с ними, то кто-то может подумать, что мне недостает мужества. Но в моих глазах эти двое вестменов — почти боги, которых я недостоин коснуться, они — друзья всех краснокожих и белых воинов. Если один из них падет от моего ножа, это будет потеря, которую ни я и никто другой не сможет восполнить. Вот почему мой выбор не пал ни на белого охотника, ни на вождя апачей-мескалерос.
— Так выбери себе кого-нибудь другого!
Его взгляд скользнул по рядам апачей, миновал Олд Уоббла, Паркера и Холи и остановился на Олд Шурхэнде.
— Апаначка — вождь и не может биться с рядовым воином, — сказал он, немного помолчав. — Кто этот бледнолицый, что стоит рядом с вами?
— Его имя Олд Шурхэнд, — ответил я.
— Олд Шурхэнд? Я много о нем слышал. Он силен, опытен и смел. Его я могу взять себе в противники, и при этом меня никто не сможет заподозрить в том, что я выбираю заведомо слабого противника, он примет мой вызов?
— Я его принимаю, — ответил Олд Шурхэнд, ни секунды не колеблясь.
— Апаначка повторяет: драться будем насмерть!
— Не нужно ничего повторять. Я знаю, что это не игрушки. Апаначка может сказать, когда начнется бой?
— Я хочу, чтобы он начался прямо сейчас. Олд Шеттерхэнд согласен?
— Да, — ответил я.
— Тогда у меня есть одна просьба.
— Говори.
— До сих пор условия ставил я. Поэтому мой противник должен иметь преимущество.
— Какое именно?
— Он может сделать первый порез. Он не почувствует моего ножа, пока меня не коснется его оружие.
Тут вмешался Олд Шурхэнд:
— С этим я не согласен! Никто не должен иметь такого права.
— Это правильно, — согласился я, — никто не должен иметь преимущества. Апаначка может пойти и принести свой нож.
Его оружие лежало там же, где и ружья и ножи остальных команчей. Он пошел за ним.
— Славный парень! — сказал, глядя вслед Апаначке, Олд Шурхэнд. — Он достоин уважения, и, откровенно говоря, мне он даже понравился. Жаль его, очень жаль!
— Почему?
— Потому что я буду вынужден его зарезать.