Верни мне крылья, любимая
Шрифт:
Глава 4
Когда Арабелла ушла, из комнаты словно выкачали весь воздух. Она ушла и забрала с собой все яркие краски, все нежные звуки, всю радость, что была в мире, и все тепло.
Эта спальня, знавшая лишь разврат, в мельчайших деталях видевшая человеческий порок, — эта спальня, каждый сантиметр которой был пропитан похотью, на какое-то время, на несколько быстротечных часов показалась Дьяру уютной. А все потому, что Арабелла сидела рядом, говорила тихим ласковым голосом, дышала с ним одним воздухом, ее присутствие освещало эти
Но вот его личное солнце зашло. Закатилось за горизонт в тот момент, когда над крышами соседних домов засияло другое солнце, общее. Дверь бесшумно закрылась за спиной Арабеллы, и вся неприглядная обстановка — пошлые обои, застиранные простыни, атмосфера публичного дома — тут же бросилась в глаза. Мрачно, холодно, одиноко.
Стоя по другую сторону закрытой двери, прижимаясь лбом к ее шероховатой деревянной поверхности, Дьяр прислушивался к звуку удаляющихся шагов.
На его родном острове считали, что жизнь дракона заключена внутри песочных часов, которые бережно держит над океаном многорукая богиня Судеб. Крупицы, падающие из одной стеклянной колбы в другую, отмеряют отпущенное человеку время. Так вот, сейчас Дьяру казалось, что его часы разбиты. Что как только стихнет шорох шагов, волшебный песок высыплется полностью. И Дьяр отчаянно напрягал слух, ловил последние драгоценные звуки, цепляясь за них, как за ускользающую сквозь пальцы жизнь.
Но, как бы он ни старался, как бы ни сжимал пальцы, как бы ни молил великую Афлокситу о снисхождении, тишина все-таки наступила. И сердце Дьяра умерло, обуглилось, как брошенный в огонь камень.
Не вернется.
Больше не увидит.
Никогда.
Спустя час в спальню вошла Лаира и застала Дьяра, недвижно сидящим на кровати. Сгорбившись и расставив ноги, он застывшим взглядом гипнотизировал пол между своих босых стоп. Когда смотрительница проплыла мимо, чтобы отдернуть шторы, Дьяр даже не поднял голову.
— Вчера ты вел себя возмутительно.
Яркий дневной свет ворвался в спальню, словно агрессивный захватчик. Разогнал полутьму, полоснул по глазам, заставив поморщиться.
— Клиентка на тебя жаловалась. Уже третья за неделю. Если женщина тебя выбрала, будь добр обслужи и только потом ищи более привлекательную добычу. Не стоит — выпей зелье. Тошнит от вида любовницы — закрой глаза и представь на ее месте кого-нибудь другого. А лучше учись не быть таким брезгливым. Сюда всякие женщины ходят, и большинство — далеко не красавицы.
Лаира продолжала ворчать, а он незаметно кривился от звука ее голоса.
Плевать было Дьяру, под кого его хотят положить, — под красавицу или уродку. Они все для него — каракатицы. Абсолютно все, кроме Арабеллы. И от всех от них блевать тянет, буквально выворачивает.
— Ты же понимаешь, что мне придется тебя наказать.
Он по-прежнему сидел на кровати, опустив голову, по-прежнему бездумно разглядывал пол под своими ногами, когда в поле зрения попали красные туфли смотрительницы «Шипов». Лаира приблизилась и остановилась напротив Дьяра.
— Я знаю, что ты не хочешь в комнату боли. Никто не хочет.
По правде говоря, ему было все равно. Что такое физические пытки по сравнению с душевной агонией? У
— Но ты можешь избежать наказания, искупить свою вину.
Дьяр поднял взгляд и увидел, как Лаира облизывает губы, толстые, похожие на двух раздутых гусениц.
— Поработай языком. Для меня. Постараешься как следует и заслужишь прощение.
Она чуть приподняла юбку, показав ему икры в коричневых чулках.
— Слышала, язык у драконов раздвоенный. Ощущения наверняка ярче, чем от обычного. Порадуй меня, красавчик, — и можешь до вечера отдыхать в своей комнате. Я тебе даже лишнюю порцию мясной похлебки с кухни пришлю.
Лаира окинула его масленым взглядом и улыбнулась, полная предвкушения. Ей даже в голову не пришло, что курто может отказаться.
Лис бы не отказался. Он бы встал на колени и сделал все, чтобы не попасть в комнату боли. Ухватился бы за этот шанс, как за спасительную соломинку, а Дьяр — нет. Он разозлился. Его словно макнули в грязь. Словно выплеснули ему в лицо ведро помоев. Лаира, признанная красавица, вдруг показалась ему омерзительной. Губы пухлые, как две жирные гусеницы, массивная грудь похожа на коровье вымя, глаза навыкате. Кто-то посчитал бы их большими и выразительными, а Дьяру они напоминали жареные яйца на сковороде.
Хочет его раздвоенный язык, значит?
Едва сдерживая гнев, Дьяр чуть приоткрыл рот. Между соблазнительно разомкнутых губ наружу скользнул тонкий змеиный язык с вилкой на кончике и пощекотал воздух.
При виде этой картины Лаира вся вспыхнула от желания, раскраснелась, задышала тяжелее и чаще.
— Да, милый. Пусти его в ход и будешь как сыр в масле кататься. Обещаю, — прохрипела она, еще выше поднимая пышные юбки.
Дьяр зло прищурился, спрятал язык, а затем громко и демонстративно щелкнул зубами, как бы говоря: «Полезешь ко мне — откушу все напрочь».
В ожидании мести он снова опустил голову и безразлично уставился на свои ноги.
Эта выходка дорого ему обойдется. Проклятая Лаира с удовольствием отыграется на мужчине, который ее унизил и отверг. Просто утопит в боли. Пусть. Какая уже разница? Арабелла ушла и не вернется, так что гори оно все огнем.
* * *
— Ты у меня попляшешь. Ты еще пожалеешь, что отказал мне, — в ярости шипела Лаира, приковывая Дракона к стене в комнате боли.
Зачарованная решетка делила просторное помещение пополам, превращая одну его часть в камеру для провинившихся курто. Здесь со стен свисали цепи, а на полу валялась подстилка из старых тряпок.
Идея обустроить комнату боли принадлежала Лаире. Дьяр даже не знал, известно ли хозяйке борделя, мадам Пим-глоу, о ее существовании. Одобряет она методы своей помощницы или закрывает на них глаза. Так или иначе в душе Лаиры явно жила садистка.
Кандалы защелкнулись с неприятным скрежетом, металлические звенья цепей зазвенели, сталкиваясь. Спиной Дьяр ощутил неровность и холод кирпичной кладки, а затем увидел перед собой горящие ненавистью глаза.
— Будет больно, — пообещала Лаира и принялась читать заклинание.