Верни мне крылья, любимая
Шрифт:
Мужчина был красив. Его экзотическая внешность поражала воображение. Ни у кого Арабелла не видела таких черных глаз, такой смуглой с красноватым отливом кожи. А две полоски чешуи под острыми скулами! А темная краска на веках и по линии роста ресниц!
Эта краска на красивом мужском лице выглядела так порочно, так необычно и вызывающе, что сердце сладко замирало от воспоминаний.
Неправильно. То, что Арабелла чувствовала, было неправильно. Макияж — отличительный знак рабов для утех. Находить эту вульгарную раскраску привлекательной все равно, что возбуждаться при виде
Рассердившись, Арабелла попыталась избавиться от навязчивых образов, наводнивших голову, но почти сразу поймала себя на еще более возмутительной мысли. Она поняла, что до безумия хочет вернуться в бордель и снова купить этого привлекательного мужчину с яркими подведенными глазами.
«О чем ты только думаешь! Как так можно! — тут же отругала себя Арабелла. — Он ведь не хочет там находиться. Покупая его, ты поддерживаешь рабство, становишься соучастницей насилия».
Она нервно покрутила пуговицу на платье.
«Да, да, соучастницей насилия над живым существом!»
В первый раз ей пришлось купить курто ради благого дела, пусть это и противоречило ее принципам. По своей воле Арабелла ни за что бы не явилась в бордель, но женщины из тайного общества, в котором она состояла, отправили ее в «Шипы» за информацией. Все, что требовалось для их плана, Арабелла выяснила. Если она снова пойдет в дом удовольствий, чтобы купить мужчину, оправданий для этого омерзительного поступка у нее уже не будет.
Никакого оправдания, кроме собственного эгоистичного желания снова увидеть прекрасного пленника.
— Рабство — это отвратительно, — прошептала Арабелла, вспоминая, как обернулась и увидела курто голым. — С другой стороны, — произнесла она вслух, прочистив резко пересохшее горло, — я ведь не собираюсь его ни к чему принуждать. Наоборот, со мной он сможет отдохнуть от своей ужасной работы.
Поняв, что торгуется с совестью, Арабелла разозлилась на себя еще сильнее.
Ей до безумия, до ломоты во всем теле хотелось повторить сегодняшнюю ночь, провести с продажным красавчиком еще немного времени наедине, но купить его означало предать свои убеждения.
«Нельзя пользоваться чужим зависимым положением. Это низко и подло».
Стремительной походкой она пересекла комнату, прошлась от окна до шкафа и остановилась напротив зеркала.
— Но что плохого в том, что я подарю ему немного свободных от работы часов? — спросила Арабелла у своего отражения. — Оплачу его время, а он пусть делает, что хочет. Спит или, например, читает. Я же не буду его насиловать. Наоборот, спасу от других клиенток, пусть даже всего на одну ночь.
Она зажмурилась, стараясь не думать, как сильно ее тянет к этому рабу, не вспоминать его пошло накрашенные глаза, сухой рельеф мышц и кое-что еще — то, что она успела увидеть, прежде чем курто обернул бедра одеялом. Интимную, запретную часть тела, отличающую мужчин от женщин.
«Вот как у них там все, оказывается, устроено», — покусала губы Арабелла.
Длинная толстая палка, торчащая у курто между ног, выглядела одновременно и смешно, и угрожающе.
«Ходить с такой штуковиной, наверное, неудобно. А штаны не жмут? Ох, о чем ты думаешь? Тебе не стыдно?»
Она
Пока Арабелла спускалась по лестнице, часы пробили половину десятого. Родители уже сидели за столом. Мать изящным движением размешивала сахар в чае — водила маленькой серебряной ложкой строго по центру кружки, стараясь ни в коем случае не задевать ни дно, и фарфоровые стенки, чтобы вульгарным звоном не нарушать столовый этикет. Отца не было видно за раскрытой газетой, которую он держал в руках.
Первые несколько минут тело гудело от напряжения. Арабелла боялась и подсознательно ждала неудобного вопроса. Того, что мать прекратит свое медитативное помешивание, а отец отложит газету в сторону и сердитым тоном поинтересуется, где она, единственная наследница Челтонов, шлялась ночью.
Но мать только тихо и как-то флегматично вздохнула: «Вот и ты». А отец даже не прервал чтения.
Завтракали по традиции в полном молчании. Под конец Арабелла даже смогла расслабиться, но тут глава семейства вынырнул наконец из колонок печатного текста и сказал:
— Вечером познакомишься со своим женихом.
Женихом?
Сдобная булочка, пропитанная кремом, выпала из пальцев Арабеллы прямо на белоснежную скатерть.
Это что получается? Отец сам выбрал ей будущего мужа? И даже не спросил согласия? Просто поставил перед фактом? И это в просвещенный век, когда женщины и мужчины получили равные права!
Светлые брови Арабеллы гневно сошлись на переносице.
— Я не выйду замуж за первого встречного. За того, кого даже не знаю, — сказала она и с возмущением посмотрела на мать, требуя поддержки. Та выглядела шокированной. Похоже, заявление супруга стало для нее новостью. Однако спорить с мужем Шарлотта Челтон не торопилась. Глянула на дочь с сочувствием и опустила взгляд в свою тарелку.
— Мы не в темные века живем! — воскликнула Арабелла, поняв, что на помощь матери рассчитывать не стоит. — Ты не можешь меня заставить. Это незаконно.
— Неблагодарная, — с невозмутимым видом отец поднес к губам кружку кофе, будто показывая, что глупая дочь может негодовать сколько угодно: это не изменит его решения. — Я нашел тебе отличную партию. У вас, девиц, в голове не мозг, а ягодный кисель. Нельзя вам доверять такое ответственное дело как выбор мужа.
Арабелла аж задохнулась от возмущения. Снова посмотрела на мать. Та молча комкала лежащую на коленях салфетку. Шарлотта Челтон не привыкла перечить супругу, своему защитнику и кормильцу. Она была из тех тихих, покорных женщин, которые всегда раздражали ее дочь.
До предела взбешенная словами отца Белль даже не смогла ничего ответить — только сердито покачала головой.
Абсурд. Безумие. Так больше не делают. Не продают дочерей чужим мужикам, как скот, как вещь, не используют в своих политических играх как разменную монету.
Нет, она допускала, что некоторые семьи до сих пор живут по диким, темновековым традициям, но всегда считала, что у ее-то родителей взгляды прогрессивные, что с ней-то, умной и современной девушкой, такого кошмара не случится.