Вернись и возьми
Шрифт:
В офисе меня поприветствовала девушка приятной внешности — видимо, та самая, чей голос был записан на автоответчик. Да, конечно же, можно узнать расписание. Выкупить билет тоже можно, но не сегодня, так как у авиакомпании «Эр Ивуар» закончилась бумага и билет мой никак не распечатать…
И все же в назначенный день я сел в самолет. Сдал багаж, предъявил талон, занял место. И не просто место, а рядом с африканской знаменитостью. Но это выяснилось потом, а сначала на борт взошел долговязый ивуарец, впоследствии оказавшийся малийцем, и поместил в багажное отделение предмет в чехле. Судя по форме, предмет был либо огнестрельным оружием, либо струнным инструментом. Судя по артистической внешности владельца, скорее — второе. За пять минут до его появления я и сам поместил в это отделение инструмент — приобретенную в аэропорту сувенирную домру. Ивуарец-малиец аккуратно подвинул мою музыку и положил свою рядом. Вслед за ним в узком проходе появилось еще несколько человек с музыкальной кладью. И наконец пред очи пассажиров предстала она, царица Савская. Золотой тюрбан, подведенные сурьмой глаза, гордая осанка. Меня разбирало любопытство.
— Вы — музыканты? — поинтересовался я у ивуарца-малийца и сам подивился глупости заданного вопроса.
— Музыканты.
— С гастролей?
— Угу. Выступали в Лондоне, потом в Аккре. Теперь домой едем.
— А какой у вас стиль?
— Мандинг [121] , разумеется.
— Понятно… А где вас можно послушать?
— Спроси у него, — малиец ткнул пальцем в усатого человека, сидящего через проход. — Эй, Бабакар! К тебе вопрос.
— Я вас слушаю.
121
Мандинг — традиционный стиль музыки, распространенный в Мали, Сенегале и некоторых других странах Западной Африки.
— Он хотел бы узнать, где и когда нас можно послушать.
— Да, я хотел бы узнать, когда и где их… вас…
— Ваше имя, пожалуйста.
— Мое? Александр…
— Спасибо, Александр, за проявленный интерес. Меня зовут Бабакар Туре, я официальный менеджер Бабани Конэ и ее коллектива. Следующий концерт состоится седьмого августа в Бамако. Если вы оставите ваши координаты, мы будем рады сообщить вам точный адрес.
Какие такие координаты? Взяв протянутый мне блокнот, я записал свой номер телефона в Гане.
— Ты сам-то откуда будешь? — внезапно включилась в разговор Бабани Конэ.
— Из России… Но не из той, которая в Гане.
— ?
— В общем, я из Нью-Йорка.
— А в Абиджан надолго?
— Да нет, проездом. Я в Мали собираюсь.
— Вот как? Абисимила! [122] На бамбара говоришь?
— Нет.
— Надо учиться. Скажи: «Аук'a кенэ».
— «Аук'a кенэ».
— «Тор'o ситэ».
— «Тор'o ситэ».
— «Ани соком'a».
— Знать бы еще, что все это значит…
122
Добро пожаловать!
— За один урок всего не узнаешь.
— Потом, — зашептал мне на ухо ивуарец-малиец, — мы тебя потом пригласим… к себе.
Самолет пошел на посадку. В иллюминаторе замелькала зелень экваториальных лесов, покрывающая землю бескрайней нежностью. Бабани Конэ опустила на глаза темные очки, которые были спрятаны под тюрбаном, и откинулась в кресле.
В Абиджане, уже не обруни из деревенской миссии, а просто туристы, мы перво-наперво отправились пить кофе, от которого успели отвыкнуть за время пребывания в Гане. Я вертел головой, не переставая удивляться внезапной смене декораций. И вкусу настоящего кофе, и европейскому интерьеру кофейни, и европейским же ценам. Когда-то этот город нарекли западноафриканским Парижем. Но это было давно, задолго до нынешней диктатуры и перманентного военного положения.
Стены заведения украшали деревянные маски племени сенуфо вперемежку с черно-белыми фотографиями. На одной из фотографий был запечатлен пожилой полисмен с мартышкой на плече. Я вспомнил «Обезьяну» Ходасевича: «В тот день была объявлена война». Новая война в Кот-д’Ивуаре не заставила себя ждать; к декабрю миротворцы ООН уже патрулировали город.
7. Бамако
«А Хампате Ба нашего вы читали?» — спрашивает полковник Майга. Амаду Хампате Ба я читал. Вернее, пробовал читать. И второго местного автора, Ямбо Уологема, тоже пробовал. Все-таки жемчужина малийской литературы — это эпос «Сундьята», датируемый чуть ли не XIII веком. «Сундьяты» вполне достаточно. Что же касается современной литературы Мали, то ее скудость особенно наглядна в сравнении с той же Нигерией, где вот уже полвека продолжается литературный бум. Но если писать книги нигерийцам удается лучше, чем кому бы то ни было, то об успехах нигерийского кинематографа говорить не приходится: бесчисленная продукция пресловутого «Нолливуда» не тянет даже на уровень школьной самодеятельности. В Мали все наоборот. В Мали нет писателей, но лет тридцать назад здесь появилась целая плеяда талантливых кинематографистов, и с тех пор на международных кинофестивалях Африка представлена тремя соседями: Мали, Сенегал, Буркина-Фасо (единственное исключение — чадский режиссер Махамат-Салех Харун с его несомненным шедевром «Сухой сезон»). Кроме того, по всей Африке, равно как и за ее пределами, слушают удивительную малийскую и сенегальскую музыку, тогда как нигерийская музыка — это довольно однообразные афробит и хай-лайф, постепенно переродившиеся в подражание американскому ритм-энд-блюзу. Причины этого водораздела неочевидны. Может быть, дело в колониальных зонах влияния (здесь французы, а там англичане), а может, в чем-то еще. В исконном различии культур, например. Ведь основные культуры Западной Африки — это йоруба, акан и мандинг. Литературоцентричные йоруба и акан — на юге, среди экваториальных лесов. А здесь — в Мали, Сенегале, Буркина-Фасо — пески Сахеля и люди мандинг; музыка и кино; суданская архитектура. Фульбе, волоф, джерма и многие другие племена впитали культуру мандинг, став частью могущественной империи. «Да, мандинг могуществен», — соглашается полковник.
Полковник Абдурахман Майга — бывший министр внутренних дел Мали; губернатор Дженне, Мопти и Сикассо; посол в Египте и Гвинее. Шестьдесят лет назад, в возрасте двадцати пяти, он стал одним из командующих Армией освобождения. Нынешний президент Мали [123] — его протеже и приемный сын. Биологических детей у полковника восемнадцать, а приемных — около сорока. Большинство из них квартирует в его «гарнизоне», разбитом на несколько корпусов. Мог ли я представить себе все это три года назад, когда вел пациента, доброжелательного старичка-африканца, попавшего к нам в больницу во время частного визита в Нью-Йорк? «Если окажетесь в наших краях, доктор, непременно приезжайте в гости. Мы с женой будем рады вас принять». Вот я и приехал. Со мной — Юля, Олег и Алла, прилетевшие из Нью-Йорка, поддавшись на мои уговоры принять участие в автопробеге Бамако — Тимбукту. Мои спутники не знали, на что подписывались, и теперь, глядя на их понурые лица, я чувствую себя виноватым и понимаю, что зря втянул их в эту авантюру.
123
Имеется в виду Амаду Тумани Туре, занимавший пост президента с 2002 г. и свергнутый во время военного переворота в 2012 г.
У полковника три жены. Та, что была с ним в Нью-Йорке, импозантная женщина с американским именем Сэлли, оказалась средней. Средняя жена — спутница жизни, сопровождающая государственного мужа в официальных и неофициальных поездках по миру; старшая — мать семейства и хранительница домашнего очага; младшая — скорее приемная дочь, чем жена, как по возрасту, так и по отношению к ней.
В комнате у старшей жены воркует телевизор. На стене висит огромный портрет полковника в молодости. Кажется, сама она в молодости была красавицей. Ее знакомят с гостями, но принять участие в дальнейшей программе вечера не приглашают. Откланявшись, мы следуем за Тон-тоном — так называют полковника домочадцы — в гостиную. Эта комната представляет собой нечто среднее между поражавшей детское воображение картинкой из книги «Тысяча и одна ночь» и стереотипической обстановкой в квартирах московского «нового купечества» конца восьмидесятых. Те же фарфоровые слоники, настенные ковры. Нагромождение бархатных подушек, тюфяков, оттоманок с тигровой обшивкой. Гарнитурная стенка уставлена золотыми кувшинами и прочей блестящей утварью. В воздухе клубится удушающий туман благовоний. Мы рассаживаемся по тигровым диванам. Полковник, в парадном камзоле и тюрбане, хлопает в ладоши, и в комнату запускают многочисленных сыновей, биологических и приемных. Старший биологический сын, Муса Майга, учился в Ленинграде. Говорит по-русски. Но его здесь нет — он живет в городе Мопти. Стало быть, о нем позже.
Хлопает в ладоши, и в комнату вносят блюда с копченой бараниной. Каждому из гостей прислуживает одна из дочерей полковника — с тазиком и чайничком для мытья рук (есть надо, как и в Гане, правой рукой). «…Да, мандинг могуществен…» В период правления Мансы Мусы (XIV век) годовое жалованье придворного составляло 250 килограммов золота. По официальным данным 2010 года, средний годовой заработок в Мали — около ста долларов. Но что такое средний заработок? То же, что и средняя температура по больнице… В нашем государстве, доктор, есть свои проблемы, но с точки зрения истории и культуры, Мали нет равных на всем африканском континенте. Вы упомянули мандинг, но вы забыли про еще более древнее государство — Гану. Современная Гана, хоть и названа в честь той Ганы, не имеет к ней ни малейшего отношения. Та Гана — это не ашанти, а предки мандинг. Древняя Гана находилась именно здесь. Когда Гана пришла в упадок, на ее месте возникло царство Мали. Это уже мандинг. Принц Сундьята разгромил Сумангуру, царя сосо, и основал династию Кейта. Знаете певца Салифа Кейту? Он — их прямой потомок. Сундьята Кейта основал государство Мали ровно тысячу лет назад. Его власть простиралась от Судана до Сенегала. Когда Манса Муса (а он был внуком Сундьяты) совершил хадж, его караван вез с собой полторы тонны золота и в его свите было восемьдесят тысяч душ. Он пересек Сахару, добрался до халифата через Каир. В каждом городе, куда он прибывал в пятницу, он приказывал строить мечеть. Кроме того, будучи милосердным, Манса Муса каждый день освобождал по рабу, так что к концу паломничества в караване оставались только свободные люди.
Снова хлопает: новая смена блюд… «Не серчайте, доктор. Мы не знали точной даты вашего приезда, поэтому не успели как следует подготовиться. Женщины состряпали закуски на скорую руку. Завтра будет настоящий ужин. Я пришлю за вами машину к семи часам». Прощаемся по-малийски, пятикратно прикладываясь к щекам. В прихожей — фотографии в рамке: в обнимку с Нельсоном Манделой и Ясиром Арафатом.
После Ганы все впечатления от Бамако — на уровне сходств и различий. В основном различий. Там — океан и джунгли, зеленый цвет; здесь — выгоревший песок и красная глина, вместо взъерошенных пальм — стволы баобабов, похожие на юбки с воланами. Больше драпировки: хиджаб, паранджа (там христианство, а здесь ислам). Больше мопедов («китайщины» за триста долларов) и меньше автомобилей (те, что есть, — сплошь подержанные «мерседесы»). Больше грязи, но значительно меньше хлама — металлолома, макулатуры, прочего вторсырья. Хлам — это богатство; по сравнению с Мали Гана — богатая страна… Больше зодчества, замысловатых построек, многие из которых, впрочем, не были и никогда не будут завершены. Меньше шума, уличной брани и хохота. Люди, сидящие на улице, медленно выдыхающие табачный дым, с готовностью откликаются на приветствия, но — в отличие от ганцев — сами на контакт не идут.